БАНГКОК , ноябрь 1989 год
Внешность Петра Константиновича Агеева, а также его родословная были абсолютно русскими, в чем уже прочно и довольно давно убедилось ведомство, в котором Петр Константинович имел честь служить на благо великой Родины. Ни по происхождению, в котором обосновались исключительно русские преподаватели, военные и домохозяйки. Ни по вере, о которой не следовало бы даже упоминать в условиях однопартийной системы, никаких патологических отклонений не обнаруживалось. Ни музыкантов, ни убежденных православных, ни ученых, ни не менее убежденных буддистов, иудеев или католиков, ни даже дантистов, а одни коммунисты и сочувствующие.
Но при всем при этом Петр Константинович считал себя почему-то евреем, поскольку зарекомендовал себя человеком умным, а это была по его собственному мнению преррогатива исключительно еврейской нации. Да и посудите сами, без подачи витающих у вершин иерархической лестницы власти как близких, так и дальних родственников занимать должность атташе по культуре посольства СССР в Таиланде ни теоретически , ни практически неосуществимо. Ан, нате вам. И без витающих.
Очистив стол от ненужных книг, бумажек, разбросанных ручек и карандашей, Петр Константинович положил перед собой папку, только что принесенную из шифровального отдела. Раскрыв её, он с удивлением обнаружил не текст, а свой личный номер и колонки цифири, напечатанные посредине листа белой мелованной бумаги со множеством грифов в верхнем правом углу.
В процессе извлечения шифроблокнота из сейфа, Петр Константинович вспомнил о необычной хитринке в глазах шифровальщика (с витающими родственниками). Всё указывало на то, что "стук" о получении неподдающейся расшифровке депеши уже ушел к послу (с витающей ближайшей родственницей). Посол, в свою очередь, одномоментно пригласит загадочного атташе по культуре вечером к себе на "встряхнуться-пообщаться". Там, в свою очередь, предстоит мило улыбаться мегере Наталье Викторовне (с самыми мощновитающими родственниками) и вести непринужденную беседу. А также тайно и в тайне от многочисленных "электронных" ушей придется чокаться и пьянствовать до поздней ночи в окружении чужих надежд и в то же время полной безнадеги на хотя бы намек о загадочной депеше, содержание которой заключалось в следующем:
"17529 12543 Связи осложнившейся внутриполитической обстановкой вам надлежит кратчайшие сроки приостановить участие зпт дальнейшем вывести операции "Грань" личный состав группы "Звезда"* тчк Понимая сложность зпт неординарность поставленной задачи зпт ставим вас известность начале проведения мероприятий зпт нейтрализующих основное звено линии "Посредник" зпт что предполагает перенос заключительной стадии операции на неопределенное время тчк Принимая внимание особую важность успешного проведения операции зпт срочно мобилизуйте все силы средства зпт примите все необходимые меры двтчк восстановления основного звена зпт выполнения поставленной задачи срок до 041289 тчк 03167"
* ГРУ ГШ ВС СССР
Замурлыкал телефон.- Слушаю вас.- Петр Константинович, еще раз здравствуйте. Как у вас вечером со свободным временем? Может быть отужинаем? Наталья Викторовна мне в укор уже ставит, что давно вас к себе не приглашал. Встряхнемся-пообщаемся. Ну так как?- С удовольствием.- Вот и чудненько. К семи вас устроит?- Буду ровно в семь.- До встречи.
"Оперативно шифровальщик сработал - ровно девять минут. Плюс звонок мегере. Пугающе оперативно".
Но все же вечернее "встряхнуться-пообщаться" представляло собой наиболее приятное общественное мероприятие в сравнении с грядущими.
Причиной же происходящего в последние месяцы, по мнению Петра Константиновича, послужило ослабление единоначалия во власти КПСС, в недавнем прошлом полностью контролировавшей буквально любое действие или даже предпосылку к действию советских спецслужб в любой точке земного шара. На данном этапе, поскольку основная часть партийной элиты противилась происходящим в стране переменам, стало обозначаться некое дряхление указующего перста, что позволило лицам у трона проявить самостоятельность и даже автономность в принятии решений по многим вопросам, включающим также скрытые от сторонних глаз и ушей ареалы обитания вездесущих "рыцарей плаща и кинжала".
Регион же Юго-Восточной Азии был одним из немногих, где соприкосновение интересов советских спецслужб, а именно оперативных подразделений ГРУ и КГБ, сулило выгоду и предполагало их тесное взаимодействие, основанное на единоначалии. Основными направлениями деятельности в этом регионе являлись не сбор информации, не агентурная работа и не купля-кража экономических, военных и политических секретов. Здесь - и именно здесь - осуществлялось наиболее мощное пополнение партийной кассы.
Самое же парадоксальное заключалось в ином. Петр Константинович не был еще окончательно уверен, но постепенно убеждался на массе разрозненных, казалось бы не связанных логической нитью фактах и случайностях, всплывающих в последнее время. Подтверждением этому являлось полученное от 03167-го: большинство операций советских спецслужб проводилось с молчаливого попустительства доминанты этого региона - английской SIS - которая по исключительно субъективному мнению Петра Константиновича тесно контактировала с резидентурой ГРУ.
Петр Константинович еще несколько раз перечитал послание и сунул оба листа в шредер. Под урчание сглотнувшей бумагу машины он распрямился в кресле, закинул руки за голову и представил происходящее на некотором отдалении. Там, в менее просторном, но не менее комфортабельном кабинете сидел такой же культурный, хотя и военный атташе, читал схожее по содержанию послание своего ведомства и думал о том же, о чем думает в данную минуту Петр Константинович: "Как опередить на шаг?"... Хотя вероятно уже прочитал и опередил... Или же в неведении.... Но надежду на лучшее Петр Константинович считал непозволительной роскошью и ставил себе в вину. А по сему принимается лишь один возможный вариант - шаг доселе сотоварищи уже сделали и предстояло догонять, чего Петр Константинович ой как не любил. Но разведка, а уж тем более контрразведка - это в первую очередь ожидание с последующей беготней наперегонки, а посему - извольте расценивать как должное.
Петр Константинович вздохнул, достал из стола чистый лист бумаги и начал медленно и аккуратно затачивать карандаши. В голове роились мысли-детали, им необходимо было придать стройность, выразительность и яркость, после чего определить ориентиры и предоставить власть соперничеству или игре разума с казалось бы непостижимой логикой грядущего - с течением времени. Опираясь на знания и в первую очередь на опыт, Петру Константиновичу предстояло аккуратно и кропотливо обогнуть подводные рифы окостенелостей, в коих таилась опасность шаблона, навязываемого множеством учебных и иных пособий, инструкций и наставлений по ведению оперативного планирования. Анализируя массу ручейков и ответвлений основного направления, умело отсечь лишнее, предоставив движению гибкость и пластичность вязкой аморфной массы, обволакивающе растекающейся для обретения мнимой бесплотности течения по руслу и внезапно группирующейся перед узкостью очередного порога-этапа.
Петр Константинович никогда не торопил себя, разумно полагая, что для разрешения задачи любой сложности необходимо предоставить неведомой сфере подсознания достаточное количество времени и тогда взвинченный поиском решения разум посетит внезапное озарение, поражающее оригинальностью и даже гениальностью. Сии измышления впрочем относились к сугубо субъективным качествам мозга Петра Константиновича и в последствие вновь ввергали оного в размышления о наличии толики еврейской крови в жилах.
Время неторопливо бежало, шредер продолжал довольно урчать, карандаши тупились. Мысль же Петра Константиновича постоянно забредала в безысходный лабиринт частностей, чего следовало избегать в первую очередь. Частности по сути своей привязывают к массе обстоятельств и коверкают гармонию единого целого временными отрезками, которым необходимо придерживаться и как-то увязывать друг с другом, но это уже не разведка - это глобальная планомания родного социализма, где целью является сам план, а не то ради чего он создается.
Дабы отвлечься от проблем глобальных в связи с их непробиваемостью в данный момент Петр Константинович решил переключиться на занятия иного рода. Их также не следовало откладывать в долгий ящик из-за присущих им свойств засасывающего болота, и поэтому правая тумба письменного стола исторгла из второго снизу ящика черную папку с золотым тиснением по краям. Сверхсекретное содержание данной папки было наречено Петром Константиновичем как "Стук-текучка". Информация, хранящаяся в черном дермантине, напоминала скорее кучу грязного белья с препротивным запахом. Прежде чем утонуть в этом во всем Петр Константинович скрепя сердце разрешил себе третью за этот день сигарету.
Затем он пружинисто встал, вынудив кресло откатиться к стене, и зашагал по диагонали комнаты. Где-то через пару десятков метров он снова поймал себя на мысли послать все это к чертовой матери и спокойно сажать картошку на подмосковной даче. Но мысль не получила дальнейшего развития и воля задвинула её в темные глубины сознания. На поверхности же появились дрязги, пьянство и безудержная любовь выездных советских граждан, постепенно и неотвратимо сатанеющих под воздействием порочной таиландской среды. Действие последнего стук-сериала развивалось на почве предстоящего отъезда в безвозвратный отпуск представителя Морфлота товарища Машкова.
Юный товарищ Машков по прошествии нескольких месяцев прибывания и, ощущая мощное прикрытие витающих родственников супруги, не только погряз вместе с ней в беспробудном пьянстве (об обилии пустых бутылок сообщала уборщица тов. Щукина). Не только втянул сотрудников корпункта ТАСС тов. Шумакова и тов. Дягуна в развратные действия с местными представительницами древнейшей профессии (о чем свидетельствовал неохваченный и поэтому обиженный водитель корпункта тов. Пухов, а также активные участники тов. Шумаков и тов. Дягун). Но и был замечен с завхозом посольства тов. Крячко в компании с трансвеститами, которых они почему-то "звали девками, целовались, впоследствии прогнали, громко ругались на русском языке и, распивая спиртные напитки, курили вещества с сильным запахом, вероятно наркотические" (что зафиксировала из под широкополой шляпы и сквозь солнцезащитные очки незамеченная жена второго секретаря посольства тов. Руденко).
Активность граждан по воспрепятствыванию разложению устоев социалистической нравственности и пресечению попыток проникновения чуждой идеологии в умы и сердца носила поистине ужасающий характер. А всё из-за того, что данная информуть стекалась не только в черную папку, но и, минуя Петра Константиновича, множественными потоками уносилась на далекую Родину. Там всё ставилось на контроль вышестоящим и многочисленным руководством, которое в свою очередь ожидало беспощадных и немедленных действий не взирая на...
Вот здесь, как раз, возникало многоточие, потому как уровни (да простят Петра Константиновича за вульгарное выражение) "приблатненности" вовлеченных персон ото дня ко дню разнились в зависимости от непонятных и неведомых Петру Константиновичу перестроечных кремлевских интриг и поэтому ни о какой беспощадности и немедленности не могло быть и речи...
Петр Константинович умело избегал чересчур острых углов, укрывал слоями многословного словоблудия и еженедельно отправлял "принятые меры" наверх. "Верх" пока был доволен, поскольку также находился в определенном неведении о направленности перестроечных ветров и никаких индивидуальных негативных чувств к товарищу Машкову не испытывал. "Верх" разумно предполагал, что все может завершиться групповым отъездом товарищей Руденко, Дягуна, Шумакова, Пухова, возглавляемых уборщицей Щукиной при продолжающем приятно проводить время в обществе завхоза Крячко и трансвеститов товарище Машкове...
"Дягун... Дягун и Шумаков..." Петр Константинович внезапно остановился. Возникло странное, но достаточно отчетливое оущение поерзывания неопределенной духовной субстанции где-то в кромешной тьме, под ураганными шквалами отнюдь не лестных выражений, в секторе тайфуна, отведенном для корпункта ТАСС.
Случилось сие в половине четвертого местного времени, в трех шагах от письменного стола, заботливо укрытого от бессердечного солнца обалдевшими от жары жалюзи, под скрипучее присвистывание раненного кондиционера, на котором Петр Константинович немедленно сконцентрировал свое внимание: "Ну когда же починят-то, господи?"
Опыт подсказывал, что съезд с активной хулительной магистрали на апатичную обочину брюзжащего недовольства весьма плодотворно скажется на инкубационном периоде вызревания ерзающей субстанции.
Дополнительным стимулом могла бы оказаться ностальгизирующая печаль, но поскольку Москва была основательно подмочена, а также задута холодными ветрами отживающей свое осени, теплолюбивое сердце Петра Константиновича проигнорировало прелесть березок нечерноземной полосы в дальней-дали. Последовавшая и запрещенная четвертая сигарета, отведенная исключительно на вечернее застолье, даже усадила в кресло и обожгла грустью безвольного послушания греховным прихотям. Процесс пошел.
Ростки субстанции не заставили себя долго ждать. Около четырех Петр Константинович уже возбужденно рылся в ящиках стола и наконец нашел тонкий файл с двенадцатью листами, соответствующими двенадцати месяцам текущего года. Искомое являло собой простенький "План сопровождения и обеспечения безопасности сотрудников корпункта ТАСС при выездах из г. Бангкок на ноябрь месяц 1989 года", где черным по белому было написано, что завтра коллеги товарищей Дягуна и Шумакова отбывали в город Патайя на Всемирную ярмарку информационных технологий.
Петр Константинович закрыл глаза, большими пальцами сдавил виски и таким образом закусив удила мысли, понесся по буеракам извилин к притаившемуся посреди информационно-технологических новинок грандиозному скандалу, который наконец встряхнет хваткаю и сатанеющую на безрыбье местную контрразведку. Интрига завязывалась оригинальная. Пред мысленным взором Петра Константиновича возникали цельные образы - красочные, гармоничные, воодушевляющие и пора уже было запрашивать "добро". Через непродолжительный промежуток времени на чистый лист легли строки, которые вскоре, посредством личного шифра Петра Константиновича, обратятся в цифирь и унесутся на перекладных далеко-далеко на северо-запад, но уже в виде электро-магнитных импульсов
"03167 00723 Ваша 12543 тчк Причине вялотекущей ситуации регионе зпт завершения подготовительной стадии операции "Грань" зпт предполагаю ближайшее время активизацию оперативного подразделения "Звезда" приоритетном направлении тире информационные технологии зпт объект Патайя тчк Срочно подтвердите двтчк вариант "засветка передачи" на объекте зпт операцию прикрытия звеном "корреспондент" тчк 17529"
Однако при всей любопытности и чарующей сложности игры былого азарта Петр Константинович не испытывал и по одной простой причине - на другой стороне невидимой нейтральной полосы заняли оборону и готовились убивать свои же.
БАНГКОК, 25 ноября 1989 года
Измученный своим предназначением извергать радиоволны судовой передатчик "Бриг" печально клацает реле и гремит в эфир всеми полутора киловаттами мощности. - "Находка-радио", "Находка-радио". Я - теплоход "Михаил Владимирский". Прошу на связь, прием.
В динамике приемника, после небольшой паузы, прорываясь сквозь фон и бездну пространства слышен довольно отчетливый женский голос.- "Владимирский" - "Находке-радио". Что у вас?- Добрый вечер. Телефончик во Владивостоке, пожалуйста. - Слышу на троечку,"Владимирский". Ваши координаты?- В Бангкоке, в Бангкоке стоим.- Номер телефона давайте.- 23-71-45, пожалуйста. Позвать Котову.- Ожидайте, "Владимирский".
Пока "Бриг" отдыхает, спирт, принесенный Маринкой, приятно согревает нутро, обволакивая мозги блаженным туманом.- "Владимирский", говорите.
Нажимаю клавишу мощности 100%, а Маринка уже наваливается на меня, вырывает трубку из рук и орет, с хрустом вдавив тангенту передачи.- Кто это?!! Кто это?!! Мама, это ты?!!
В приемнике хрюкает нечто электронное и отвечает сиплым, но уже человеческим голосом. - Это я - мама. Здравствуй, деточка моя любимая. Как вы там, как Витюша?
Еле встаю, выпраставшись из-под Маринкиного живота. Та сразу усаживается в кресло, почти ложится на стол, уперевшись носом в приемник и продолжает орать. Загорелый локоть в ажиотаже общения с маман лихо сметает на палубу захламленный вахтенный журнал, который грузно падает, рассыпая радиограммы и массу каких-то бумажек, исписанных частотами, афоризмами и различной дребеденью, приходящей на ум как мне (второму радисту), так и Никитичу (начальнику радиостанции) во время депрессивных и иных периодов нашей непростой кораблятской жизни. Часть бумажек все-таки залетает под стол. Лезу за ними в щель между креслом и тумбой, аккуратно отодвигая миниатюрные копытца.
Меня ласково треплют за ухо. Польщен, весьма. Рубка же продолжает содрогаться от Маринкиного ора.
Внизу, у самой палубы, тянет сырым жаром тропиков, еще таким желанным после оставленного девять дней назад промозгло-ветренно-пыльного Владивостока. А за пределами радиорубки, на границе водной глади забитого пароходами бангкокского рейда безумствует закат, выливая в еще светлое небо ведра нежнейших красок, придавая им неземные оттенки, размазывая по горизонту, скручивая в полосатые живые спирали. - Ну все, мамуль, все. Целую. Пока. Всем привет. - Закончили, "Владимирский"?- У нас все, спасибо.- Пять минут, три двадцать. Я "Находка-радио", конец связи.- Всего доброго, до связи. Я "Михаил Владимирский". Конец.
"Бриг" облегченно вырубается, еще отвывая положенные три минуты вентилятором. - Какой же ты молодец, Женечка. Дай я тебя в щечку чмокну.
"Да-а-а, мать, глазки у тебя конечно... Небось с утра с Викториной бухаете? Чмокай, не убудет". Муа-а-а-ах. "Чувственно. Ну-ну, авось в Мадрасе чего и выгорит".- Жень, а что это там за дверью гудит? - Лукаво так смотрит. - Может быть устроишь экскурс жене старшего помощника капитана, а?
Едва успеваю подхватить отваливающуюся челюсть, а она вытягивает ноги на которые надето одно название под названием шорты. Через майку видно как бьется сердце. Запретный плод в лице жены Викторина был не только не сладок какое-то мгновение назад, а просто-напросто недосягаем в связи с определенного рода сексуальной субординацией, существующей на советском торговом флоте. Теперь же я п_л_ы_в_у. Всего девять дней без жены; седьмой год, как моря топчу; вся задница в ракушках, а п_л_ы_в_у. И плыву на полный вперед.
Неспеша встаю и иду к закрытой (но не на замок) двери, с трудом пытаясь изобразить полнейшее безразличие, абсолютно трезво осознавая замутненными (как спиртом, так и перспективами) мозгами, что Мадраса дожидаться ни к чему.
Замок жалобно щелкает. Сообразительная жена старшего помощника, возлежащего в конкретной спирт-отключке двумя палубами ниже, быстренько задергивает шторки на иллюминаторах.
Подходит сама. Обвивает шею руками. Голова откинута, губы зазывно приоткрыты. А тело - молодое стройное упругое тело, состоящее в браке с обрюзгшем Викториной, ждет, просит, требует ласки. Я впиваюсь во все э_т_о. Растворяюсь в ее судорожном трепете. Рву из шорт майку, по плоскому животу вверх к желанной упругости с острыми вершинками. - Не спеши, дурачок, - тихо смеется, отстраняясь. И вдруг легкий испуг в глазах. - Шаги. Слышишь?
Вываливаюсь из блаженной неги, слух восстанавливается вместе с восприятием сузившейся объективной реальности к которой кто-то приближается по трапу и уже дергает за ручку двери. - Никитич. У него ключ. Быстро в аппаратную.
Глухая и тесная коробка аппаратной. Лишь свет лампочек на панелях передатчиков и прерывистой дыхание у плеча.- Т-с-с-с. Замри.
Скрипит входная дверь, мягкие шаги, щелчок замка. Тишина.
Нагибаюсь к Маринке и прижимаюсь щекой к губам. "Пыхти потише," - несется в трезвеющих мозгах, а уши напряженно вслушиваются. - "Ушел или нет?"...
Ее теплые пальцы на моей груди, животе, змейками в шорты. Рвусь на две части: одна ловит малейший шорох за дверью, а другая вздрагивает от прикосновения - нежного сдавливающего прикосновения...
Под ногами внезапно оживает разноцветными огоньками блок спутникового терминала "JRC-25", а Маринка медленно опускается на колени, но по всей видимости не от страха.
На терминале загорается желтая комбинация набора телефонного номера. Вызов не в Союз. Вспыхивают три зеленых - соединение.
Внизу - тоже... - Good evening. Mr. Lim Wing Sum?... Put me through, please*.
Маринка сжимает зубы от неожиданности, и я чуть не вскрикиваю от боли. Это не начальник. Голос за дверью принадлежит ее мужу, старшему помощнику капитана Виктору Николаевичу Бузко. Причем, абсолютно трезвый голос. - Mr. Lim?... Bezar speaking. Tomorrow, at 2:00 PM, the Robinson-centre, second floor, not far from the elevator. Everything in accordance to our agreement... OK... OK... Bye**.
В голове полный кавардак. "Какое, к черту, соглашение у Викторины с чем-то иностранным? Он даже швартовные концы в Индии боится задвинуть. Какой Безар с Лимом? Да еще и "спутник" - это же исключительно "Лысая"*** вотчина!!!"
Маринка встает, прижимается к груди, подрагивая. У меня уже все опустилось. Повсеместно. Все. Буквально.
Скрип закрывающейся двери, шаги удаляются. Я все еще прижимаю Маринку к себе, путаясь в собственных мозгах. Нашариваю выключатель, зажигаю свет и ловлю ее пытливый холодный взгляд. - Все слышал, Женечка? Недаром на 10% инглишу учили, да?- Ты о чем?- Дурочку из меня не делай. Слышал о чем папик с пендосом разговаривал? Что, капитану стучать побежишь или может быть друзьями останемся? Рейс-то ой какой длинный, а ты себе вроде как и бабу уже завел. На проституток-то денег не напасешься. Решай, маленький. Или не нравлюсь? Да еще и проблем у тебя во Владике кучка осталась, долги-то отдавать прийдется.- Ты что городишь, стерва?
Злость душит. Шея под рукой тоненькая - прям, жалко даже. Она вырывается. - Тихо, тихо, зайка, успокойся. Все я знаю прекрасно. И про приисковое золото с которым жена твоя попала. И про машину твою, отданную. А пять штукарей-то баксов все равно висят? Так что слушайся лучше свою киску. Только добра тебе желаю. Да и проблемы твои глядишь и разрешим, масенький.
Растерянно смотрю в ее смеющиеся глаза. "Ну и рейсик, блин, начинается".
* Добрый вечер. Мистер Лим Винг Сам? ... Соедините меня с ним, пожалуйста. ** Мистер Лим?... Безар говорит. Завтра в 14:00, Робинсон-Центр, второй этаж, недалеко от эскалатора. Все в соответствии с нашим соглашением... До свидания. *** Капитанская
В связи с обилием жутких паразитов и не менее ужасающих заболеваний в тропических зонах земного шара чья-то мудрая медицинская голова постановила поить советских мореходов сухим вином. Посвятили сие деяние как спасению человечьего здоровья, так и сбережению истощенных золото-валютных запасов Родины, которые пришлось бы тратить на лечение в далеко не бесплатной буржуинской среде. При двухстах граммах сухи на каждый день пребывания в тропиках за неделю набирается около двух бутылок, а за две уже четыре, так что лучше потерпеть или взять вперед и устроить себе небольшой профилактический праздник.
Поэтому после просмотра поднадоевшей видеомути, часов в 11 вечера, в каюте четвертого помощника Юрки мы с ним и начали с профилактического халявного "тропикана". Спокойно и размеренно. Но... после четвертой бутылки поняли, что чего-то не хватает. Я пошел за припасенным для япошек и запрещенным женой конъяком, а Юрик за буфетчицей: "Ламбаду пляшет - отпад!"
По.
Нес.
Лось.
Вслед за конъяком и буфетчицей появились: Колька-электрик, два "рембандита", еще "тропикан", танцы. Помню разъяренную рожу третьего механика - спать ему видите ли кто-то мешал - визг, гогот, звон разбитой бутылки, громыхающий магнитофон. Но все это уже значительно позже. Потом Юрик "отъехал" - ну, не справился. Буфетчица куда-то побежала. И я почему-то за ней, но не побежал, а скатился по трапу прямо в дверь ее каюты. В закрытую дверь. Немного поломился для приличия. Бесполезно. Вздохнул и понуро побрел наверх - в свою келью. "Погуляли. Ик". Уснул.
Просыпаюсь, как от удара. Голова тяжеленная, в иллюминаторах едва брезжит рассвет. Мертвый штиль - пароход не шевелится. Лишь утробный гул машинного отделения и явное ощущение присутствия живого, но чужеродного.- Проснулся, Женечка?
Садится рядом. Смешанное чувство ненависти - ведь не за тем пришла и желания - руки прижимают, жадно ловлю ее губы. - Подожди, я - на секундочку. Папик на мостике вахтит, вместо Юры.- А что случилось?- Не знаешь, поди? Гуляли - палуба ходуном. Юру добудиться не смогли, а Петр Романович всю ночь на мостике тусуется, про капитанские подвиги свои рассказывает. Вот так. Теперь слушай. Завтра к Будде поедете, потом вас распустят. Ты мне должен человека сфотографировать, с которым папик в Робинсоне встретится. Вот этой штучкой. Видишь, маленькая какая. Разберешься, только осторожно, она одноразовая. На, не потеряй, зайчик. И тут еще на представительские расходы. Ну все, все, побежала.
Чмокает холодными губами и бесшумно исчезает за дверью. "Мата Хари на мою голову, тьфу!"
Зажигаю плафон на переборке, свет режет глаза вместе с тупой ноющей болью вместо бошки. В руке продолговатый черный цилиндрик с красной кнопкой, чуть расширенный с одного конца. Прародителя выдает лишь маленькая надпись "Minolta".
Рядом на одеяле - рулон зелени. Десятки и двадцатки. Три сотни баксов - мне два месяца пахать в загранзаплыве... если конечно жить на одну зарплату. С трудом отрываю от подушки распухший кошмар с глазами, который еле удерживает шея. Тянусь за сигаретами на столе. Первая затяжка чуть не выворачивает наизнанку. К черту, спать! Завтра мозговать будем с чего такие щедроты.
- Боцману и третьему помощнику - на бак! - Рявкает судовая трансляция.
На часах пол-восьмого. Так, циркуляры и навипы проспал. Тяжесть из головы переместилась куда-то в область желудка. Жить можно. Встаем и быстро в душ. Надо хоть на завтрак успеть.
Под осуждающе-пристальным взглядом буфетчицы вхожу в пустую кают-компанию. Без нескольких минут восемь, но на меня накрыто.- Здравствуй, несказанно-прелестная моя Земфирочка! - руки к груди, на одно колено, голову ниц и пафосу, пафосу побольше. - Позволь откушать манной кашки отверженному тобой, неутешному в обожании образа твоего радисту.
Смеется. Вроде, сработало.- Садись, алкаш.- Понял.
Любимая манная каша с трудом пропихивается в обалдевший от адской смеси желудок, но тяжесть отпускает, организм начинает что-то осязать и обонять. Оживаем.- Зимуль, бросай свои тарелки. Скрась трапезу-то радюге убогому. А потом пойдем наверх, я покажу тебе очаровательную страну - Таиландию. По речке еще часа три ехать будем. Красотища ж вокруг неописуемая. - Да мне еще стирать, Жень. - Труженица ты наша. Золушка.- Конечно. Это вы с Никитичем дурака всю стоянку валять будете.- Ха-ра-шо. Лишаетесь на месяц общения с домом, никаких телефонов, радиограмм и ваще.
Продолжаю молча есть, изображая страшную ярость и подбрасывая уничтожающие взгляды. Она подходит и начинает играючи душить.- Девушка, не мешайте пище вершить естественный путь внутрь.
"Молоденькая совсем, прелестная татарочка с точеной фигуркой. Загляденье. Сколько ж капитанов об тебя зубы обломало... а может быть и нет".
Распахивается дверь. Маринка. Во взгляде и голосе звенит металл. - Земфира, лоцмана кормить собираешься? - Пусть матроса пришлют. Я все не дотащу.- А тебя, Маркони, Никитич ищет.
Шандарах дверью.- Чегой-то с ней?- Кашка забродила или увидела как ты без связи пароход хочешь оставить.
Через минуту появляется полумертвый матрос Славка - судя по всему, профилактика проводилась вчера повсеместно.- Приятного аппетита. Земфира, где поднос? Лоцман сказал, что без чап-чап (ам-ам) все мели - наши. "Лысый" на "мосту" рвет и мечет.- Сейчас.
Набив утробу, поднимаюсь в радиорубку. У вскрытого приемника "Циклоида" с кислейшей физиономией сидит Никитич. - Накрылась. Коммутацию уже проверил. Вроде, все нормально.
"Больной вопрос Никитича - это коммутация. Он сам толком не знает, что это такое, но проверяет всегда". - Никитич, ну ее к лешему, твою коммутацию! Есть же "Сибирь", на ней пока поработаем, а эту потом починим. Еще неделю целую стоять.
Смотрит взглядом побитой собаки. Мямлит.- Да в ней шею сломаешь. Наша же.- Ничего, сделаем. Только, ради бога, не кисни. Пойдем лучше наверх, проветримся.
И мы идем и присоединяемся к целому строю обозревающих окружающие красоты у передней кромки навигационной палубы. Она расположена на самом-самом верху. Вести себя надо здесь тихо и спокойно, а главное не топать как в данный момент топает судовой врач, поскольку прямо под нами находится ходовой мостик. Там сейчас чародейство судовождения осуществляет капитан под аккомпанемент местного лоцмана и если топать то... Мат раздается внезапно, очень многоэтажный и замысловатый. Когда-то давно наш уважаемый капитан Петр Романович Белозский работал на рыболовных судах. Там с манерами - напряженка.
Все "обложенные" в срочном порядке покидают навигационную палубу, а мы с Никитичем вдруг заинтересованно наблюдаем за работой локатора и проверяем натяжку антенного хозяйства. Всесметающий ураган нас минует. И вот уже в лицо бьет разгоряченный ветер. Слева по мутно-серой воде несется узкое тело разукрашенной лодки с восседающим на корме смуглым тайцем, брызжущим гордостью за свой "кавасаковский" мотор, от которого тянется длиннющий вал с буруном винта на конце. Чуть дальше буксир еле тянет вереницу пузатых, словно бочки, барж. Толстая тетка, полоскающая белье в этой грязи с мостков земноводной халупы на тонких сваях. Ряд таких же халуп упирающийся в джунгли. Прореха. Видна аккуратная островерхая кирха с загнутыми вверх краями крыши, ярко-красная с золотом. А перед ней восседающий Будда снисходительно смотрит на нас во всем великолепии сверкающей на ослепительном солнце позолоты. Справа строгие квадраты зданий навигационной школы и снова ряд склонившихся к воде пальм. Джунгли, в хитросплетении лиан, в гигантских листьях, сочные, ярко-зеленые.
К нашему борту, уверенно развернувшись, пристраивается катер. Шестеро в темно-синей форме и черных беретах забираются по шторм-трапу на борт. Таможенники. Трясти вряд ли будут, потому как не с Джапании идем, а с родного нищего дома.
Постепенно подбираемся к окраинам Бангкока. Вереница причалов с глыбами складов, потом красочные ажурные ресторанчики, прижавшиеся к самой воде. И снова склады. Туда-сюда снуют набитые людьми паромчики, лодки с теми же длинными валами винтов.- Никитич, хватит тебе киснуть. Выбрось ты эту беду из головы. - Что это у вас приключилось, если не секрет? - смеющийся Маринкин голос. Подкралась незаметно, пантера.- Да ерунда, Марин. Начальник наш все слишком близко к сердцу принимает. Никитич, прекращай. Вечерком в интерклуб пивка попить, покупаться сходим. А то и в "Красный дракон". Тысченка-то бат завалялась небось, а?
Никитич вяло улыбается. - Ты лучше циркуляры не пропусти. Пять минут осталось.- Ладно, труба зовет. Пойду, развлекайтесь.
В радиорубке - приятная кондиционированная прохлада. Включаю свое хозяйство. Владивосток уже дает настройку - телетайп стрекочет ровно и на бумагу ложатся ряды настроечного "РЫРЫРЫ DE UFL РЫРЫРЫ..."
Вздрагиваю от неожиданности.- Ну что, маленький, не забыл про мою просьбочку?
Присела рядом на стол. Не могу упустить возможности подержаться, благо все заняты: кто - на мостике, кто - в "машине", а кто - визуальными наслаждениями. "Сладкая, какая же ты сладкая... стерва".- Не забыл. А за что три сотни? Тут и на десятку не наберется. - Наберется. Только щелкнешь этого человека не при встрече, а потом, когда он уходить будет.- Понятно. Марин, а вы как с папиком в паре или в автономке работаете?
Взгляд леденеет.- А оно тебе надо, заинька? Меньше знаешь и голова не болит. Ну ладно, работай. Я весь день в интерклубе буду. Где-нибудь к семи подходи. Хорошо, рыбонька?- Ага.- Ну, пока.
После обеда едем в город. Группа небольшая: главные бездельники - доктор, помполит, электромеханик и ваш покорный слуга, а также немногочисленные "свободные от вахт и работ" во главе со старпомом. Жуткая жара в видавшем виды микроавтобусе со скончавшимся кондиционером выжимает лекарство - перехваченное у второго помощника представительское пиво. Майка мокрая насквозь. Рядом такой же сырой Юрка.- Жень, а зачем мы вчера раковину оторвали? - Не помню, отстань... Лысый сильно ругался?- Сначала дыру в дипломе обещал. Я закосил под раздрай с подругой. Вроде обошлось, но до первого предупреждения. Даже объяснительную не заставил писать.- Романыч мужик понимающий, хотя один хрен - через месячишко башня поедет. Это у них - у Лысых - естественный процесс.
Выезжаем из ворот порта. Встречает растянувшаяся в улыбке рожа нашего агента.
Повариха кричит в окно басом, срывающимся на визг: "Заморозить решил, ирод?!" Русскоязычный агент киснет и смущенно машет рукой вслед.- А там что, Жень?- Где?- Вон, слева.- Бордель. "Красный дракон" называется. Видишь фотографии? Это обслуживающий персонал. Товар лицом. На другой стороне аптека удивительная - бутыль спирта всего двадцать бат. Втаримся обязательно.- Я завязал. - На шнурки не наступи.- Ну, только для профилактики.- Для чего ж еще?... А вон там, справа, интерклуб с бассейном. Красота и бесплатно.- Что, бух бесплатный?- Нет. Вход.
В куче мотоциклистов стоим на светофоре. Бензиновая вонь и жара - кошмар.- Глянь, бабы-то какие. Не то что япошки кривоногие.- Ты на Окинаве не был. Там штатовских баз полно и коктейль получается ого-го - глаза сломаешь.
Потрепанные двухэтажки с прижавшимися вплотную к дороге пыльными лавками постепенно сменяются современными билдингами. Ухоженные газоны, миниатюрные фонтанчики, витрины дорогих магазинов и тротуар, выложенный разноцветной плиткой. - Ой, батюшки, мужик чугунный. А крынка-то на голове зачем? - басит повариха. - Король ихний - типа нашего Ленина, основатель.
С переднего сиденья поворачивается мудрая физиономия доктора. - Это Рама. Кажется Насеруан.- Док, а у пучка Гиса сколько ножек? Две или три?
Высокомерное молчание.- И нечего нам тут под шум винтов уши про анализы тереть, лучше б аспирин в своей шарашке во Владивостоке заказал.- Я же рекомендовал оставлять немного спиртного на утро. - Забываем.
Мотоциклисты шарахаются от набитого здоровенными русскими мужиками еще долго сотрясающегося от хохота автобуса. Им невдомек, как надругались над их дорогим королем Наресуаном.
После душной коробки автобуса на улице даже прохладно, хотя лишь кажется. Пот сохнет на глазах. Возле храма Будды толпится группа европейцев явно несоциалистического происхождения, о чем свидетельствует непосредственность поведения и обилие видеокамер, но главное - это взгляд, каким-то непостижимым образом выдающий "не нашего" человека сразу. - Так, - старпом с ноткой начальственности, - касса за углом, билет стоит десять бат. При входе обязательно снять обувь. Вообще, все свободны. Увольнение до семи часов, но автобус будет ждать здесь полчаса. Кто желает, может ехать на нем. - Чиф, а куда, если не секрет? - Боцман определенно перебрал представительского лекарства у второго помощника.- К Васиной лавке. - "А строгости-то сколько. Когда ж ты слиняешь? Всего час остался". - И попрошу не забывать о "Нормах поведения советского моряка за границей".
Десять бат - сумма небольшая, но это триста пятьдесят граммов чистейшего тайского этилового спирта, с которого по мнению заскорузлых динозавров торгового флота: "С утра по штилю клотик чисто светит. Водички на борт принял и пошло штивать по новой". Что в переводе посредством "Наставления по безопасности мореплавания" означает полное наличие отсутствия дубильных прибамбасов.
Но в данном случае на другой чаше весов тщательно скрываемая каждым советским мореходом, несовместимая с вышеназванными "НорПовСовМорЗаГранкой" и все-таки живущая в сердце жажда к несметной, безграничной, десятибалльной ХАЛЯВЕ, которая определенным образом тут материализована и при виде которой у каждого нечаянно срывается с уст одна лишь коротенькая фраза: "Спереть бы..." Статуя Будды, предлагаемая к осмотру, весит пять тонн. В этих пяти тоннах каждая молекулка, каждый атом - чистое золото. И оно перевешивает - народ дружно отправляется за билетами.- Жень, ты куда?- Да видел я его уже сто раз. У Васи встретимся.- Ага.
Юрка бежит догонять остальных. Чиф уже исчез. Ловлю подозрительно-настороженный взгляд помполита. "Да-да, сто пар "командирских" часов в трусах, три "Зенита" за пазухой и все сдам и накуплю антисоветских листовок. Стучи, стучи, козел". А до встречи еще сорок минут и если даже ползти по-пластунски, то в Робинсоне буду минут через десять.
В небольшой чистой забегаловке аппетитно благоухает местными специями. Напротив пиндос с пиндосихой лихо уплетают нечто, от чего режет глаза даже на расстоянии. Кондиционера тут нет, но жара уже не так давит, а значит привыкаем или выздоравливаем и будем выздоравливать дальше, тем более что пиво у них холоднющее. Вот и услужливо улыбающаяся, по-моему всем телом, хозяйка сразу - без театра мимики-и-жеста - поняла слово "Туборг". Розлив хоть и местный, но изголодавшееся "прожигулевленное" нутро с радостью воспринимает живительную влагу. Можно даже шикануть - валюту взял за две недели, благо маринкины "представительские" согревают.- Улыбчивая ты моя, тащи еще пива.
Не страна, а полиглоты сплошные - поняла сразу.
"И так, мистер Бонд, давай обмозгуем предстоящее. Встреча на втором этаже, но надо помнить, что первого, как такового у них и нет. Значит на третьем. Следующее, на эскалатор соваться нельзя. Витек может как раз возле него бродить. Значит, через пожарные дела, благо что закрыты бывают они только у нас. Если нарвусь на безопасников, то: "Рашн, заблудишен, ни хрена не понимайт," - и переть напролом. Один этаж по пожарной лестнице - не криминал. В-третьих, щелкать местного бой-френда без особых переживаний. Витя - парень наш, ему аж думать о контактах с иноземцами очень даже страшно и дунет после встречи со всех ног. Сниму на нулевом этаже - там вечно кишит, поближе можно подгрести и не в фас, а в профиль (одно из нижних мест тела у меня не железное и три сотни она не за так отвалила, это точно).
"Ну, фотокорреспондент, вперед и с богом".- Кап ун кап, миа (Спасибо, любимая)- Поушайлюса.(Похоже на "пожалуйста")
Я ж говорю полиглоты сплошные.
Из дверей супермаркета Robinson-centre, который примостился где-то в центре города Бангкока, валит специфический запах нового, ненадеванного, неоткушенного, невключавшегося, муханесидевшего, охлажденный мощнейшими кондишенами. Тогда это еще как вам, так и вашему покорному слуге не приелось и было в диковинку.
Сплошные аккуратные груды, горы, кипы кричащие:"Купи, купи, ну купи же нас!!!" Мрамор, дымчатое стекло, блеск металла, нежнейшие тона пластика. Нижний аптечно-косметический этаж забит европейцами, что на руку. Вот только глаза выдают, поэтому очки лучше не снимать и попроще, попроще, улыбочку ненавязчивую надень.
Семь минут до встречи. Давай, давай, не торопясь, к эскалатору. Вот, молодец. Приехали. Вдох, поглубже, и медленно-медленно выдыхай. Их первый этаж. По кругу, головой не верти. Вон он - красный пожарный "EXIT"(выход) - со всех сторон видно. Рядышком постой, на костюмчик спортивный посмотри. - Мсье? - симпатичная таечка за (извините, язык не поворачивается, я ж только из Совка) при-лав-ком, который иначе как шедевром искусства и инженерной мысли не назовешь, лучится ослепительной улыбкой и преданно смотрит в глаза, ожидая просьб, предложений, жалоб, замечаний и ВАЩЕ... ну, всего. - No problem, miss, - улыбаюсь."Иди ты к лешему, зараза. Я ж по делу". Продолжая лучиться и слепить, таечка уже элегантно скользит дальше.
Следящая видеокамера отворачивается, вторая еще не зацепила меня. Быстро. Ручку. За дверь. Никого. В три прыжка по лестнице. И вот он дорогой мой second floor. Дыхание немного перехватывает и "пламенный мотор", основательно подпаленный с утра, рвется наружу. Уже потом, за дверью, понял, что с юмором у этих ребят-конспираторов все в порядке. Тут трястись от страха надо, а меня душит спазм истерического хохота. Скриплю, давлюсь, но исторгаю лишь тихие хрюки. Весь этаж - исключительно женское нижнее белье...
Хрюк, четыре минуты до встречи. Вижу эскалатор в конце зала. Возле него топчется знакомая фигура в огромных зеркальных очках а-ля Стиви Вандер и надвинутой на самые уши неприметной кепке с длиннющим козырьком. Рубашку аж сменил. Слепой диверсант, да и только.
Ныряю в отдел пеньюаров. Удивленный взгляд крохотной продавщицы. Прохожу насквозь и остаюсь в отделе бюстгальтеров. Тот же удивленный взгляд, но не так вышколена - прикрыла лицо ладошкой, тихонько смеется. Долг, наконец, пересиливает. Лицо опять полно услужливости и внимания, даже руки к груди прижала. Тебя мне есть чем нагрузить - жена позаботилась. - Hi, miss. Could you, please, mesure the semi-sphere created by my palm. I just would like to know the size of my wife's... m-m-m-m*... Как сказать-то, чтоб тебя не обидеть?... this one**, - показываю на ее грудь. - Indeed, there is a lot of trouble to get the right size for her one. I mean, literally, the size wich consists of a letter and couple digits, because we have got just one digit for this beautifulest God's creations in my country. The pattern is here, I've spent a long time to solve this problem - to shape my hand the same way like my wife's*** ...m-m-m-m.
*Здравствуйте. Не могли бы вы измерить полусферу, сформированную моей ладонью. Я всего лишь хотел бы узнать размер... м-м-м-м...
**вот этого, моей жены.*** Узнать размер - это действительно большая проблема. Размер в буквальном смысле, потому что для этого божественного создания в нашей стране используется лишь одна цифра, а мне нужен размер, состоящий из буквы и пары цифр. Вот образец, я истратил уйму времени, чтобы моя ладонь обрела соответствующую форму.
Сначала она покраснела. Теперь уже просто обалдела, а до встречи минута. Чиф в нетерпении вертит головой и переминается с ноги на ногу. Таечка в заботах - снимает мерку.
Сквозь нежнейшую ткань триумфовского пеньюара вижу здорового парня, сходящего с эскалатора. Чиф быстро идет к нему. Тот оборачивается и я вижу до боли знакомое лицо. До боли знакомое с детства...
Афганистан 28 июля 1983 года
Из-за гор показался край солнца и иссохшая, выжженная земля начала набирать жар.- Снайпер вон в том дувале сидит, возле коряги. Видишь, сектор какой? И тыл охватывает. Башку не суй, дурень. Пулемет рядом, небось, в приплюснутом. Сразу дави эти оба, но за нами не лезь, секунд двадцать выжди. Леша, вертушкам подтверди готовность на восемь тридцать. - "Шестой"-"тройке". "Шестой"-"тройке".- На связи "шестой".- "Шестой", я "Тройка". Подтверждаю восемь тридцать. Как понял? Прием.- На восемь тридцать. Принято.- Конец связи.- Ну, радио, койлай гарнитуру, через пару минут начинаем.
Солнце уже вылезло по пояс, задавив белым жаром все вокруг. Воздух замер, стал ощутимо густым.
Противотанковый гранатомет ухнул внезапной тугой волной по перепонкам, взорвав тишину. Шустрый огонек, оставляя белесый, быстро таящий след, юркнул под стену дувала и, превратившись в огненный клуб, сразу потонул в облаке пыли. Вверх полетели камни и куски крыши. - Миша, второго давай !!! Вперед !!! Жопу беречь !!! - гаркнул Капитан, выпрыгнул, матерясь, из-за камней и безрассудно понесся к дувалу во весь свой лосиный рост, хлестая короткими в проходы между сжавшимися стенами окраины кишлака.
Выстрел и шелест второй гранаты услышал перед самыми стенами. Плюхнулся спиной, развернувшись. Глухо рвануло где-то в глубине. На голову посыпались камешки с содрогнувшейся стены, и в этот момент донеслось размеренное гулкое "туканье" от духов.
|