"В начале, они не принимали нас всерьез. Не применяли сложных приемов выхода из-под наблюдения," - говорит ветеран индонезийской контрразведки Брэм Мандаги. Они - это порядка двадцати пяти сотрудников КГБ и ГРУ, работавших в индонезийских городах Джакарта, Медан и Сурабайа в начале 70-х годов. В документах SI (Satsus Intel - аббревиатура SATUAN KHUSUS INTELIJEN или Специального Подразделения Разведки, а проще - служба котрразведки) советские разведчики проходили под общим наименованием Gatot (широкораспространенное яванское имя).
Слова господина Мандаги подтвердились архивными материалами, в которых отражено вышеуказанное профессиональное небрежение основными канонами оперативной работы. К примеру. Сотрудник КГБ Борис Л-н, работавший под дипломатическим прикрытием в должности заместителя атташе по культуре посольства СССР постоянно обращал на себя внимание не только контрразведки, но и простых местных граждан. Тому виной - весьма неравнодушное отношение к алкоголю в стране, где употребление спиртного негласно запрещено. Контрразведчикам часто приходилось следовать за ним ночами по самым злачным заведениям Ментенга (несколько кварталов в центре Джакарты), где он регулярно напивался. Кульминация случилась в притоне "Клуб-69" в три часа ночи 21 апреля 1970 года, когда пьяный заместитель атташе по культуре получил тяжкие телесные повреждения. Он провокативно затушил окурок сигареты в рисовом блюде одного из самых уважаемых посетителей и избежал смерти лишь благодаря вмешательству ведущих его сотрудников SI.
Владислав Р-ов работал на должности политического атташе Посольства СССР, испытывая при этом заметное пристрастие к ночным развлечениям и китайским девицам. Р-ов и не пытался скрывать, что ухаживает за племянницей владельца китайского ресторана "Джит Лок Джун", всё в том же Ментенге. Контрразведчики вышли на девушку вскоре после успешного развития взаимоотношений советско-китайской пары. В течение длительного времени от пассии Р-ова шла информация о содержании "бесед на подушках", в окружении которых дипломат оказывался чересчур откровенным.
Пусть некоторые советские разведчики и демонстрировали профессиональные ляпы, но тем не менее они являлись весьма грозными противниками.
Наибольшую опасность для SI передставлял сотрудник КГБ, второй секретарь посольства СССР Олег Б-кин. Высокообразованный, с прекрасным знанием английского (10 лет в Англии, включая год обучения в Гарварде), он устраивал роскошные светские рауты у себя на вилле. Б-кин завербовал атташе по культуре посольства Алжира, который, в свою очередь, был вхож во многие дипломатические и иные представительства западных стран, искал и разрабатывал под руководством Б-кина потенциальных агентов на уровне, недосягаемом для разведчиков-дипломатов из СССР, непосредственно.
Б-кин уделял особое внимание посольству Великобритании. Данные службы наблюдения, а также факты, полученные путем прослушивания телефонных переговоров, указывали на то, что Б-кин завербовал в начале 1970 года двух человек: советника и секретаря посольства Великобритании. В дальнейшем, указанный советник британского посольства был переведен в западную Германию и, вскоре после этого, Б-кин последовал за ним. Это являлось дополнительным подтверждением состоявшегося факта вербовки на высшем уровне дипмиссии, поскольку существует негласное правило (не только у нас, но и в среде разведслужб многих стран) не разлучать "сработавшиеся" пары такого уровня.
Плюс к осложненным условиям и трудностям проведения оперативных контрразведывательных мероприятий по таким фигурам как Б-кин, имели место препоны иного рода. Их создавал бюрократический правительственный аппарат.
В конце 1968 года, когда SI только-только сформировалась, соответствующий отдел службы контрразведки запросил данные на граждан Индонезии, получивших образование в учебных заведениях советского блока. Министерство образования тянуло с ответом на запрос, ссылаясь на трудности поиска в архивах, а затем сообщило о пропаже личных дел в начале 1966 года, во время разграбления здания министерства иностранных дел, где документы находились в то время. Но роковая случайность позволила получить доступ к базе данных потенциальных агентов, завербованных советской разведкой. Личные дела нашлись в 1971 году в одном из отделов Директората высшего образования.
Иностранные студенты, обучавшиеся за "Железным занавесом", довольно часто оказывались в поле зрения советской разведки. Мэйд Одантара, родом с индонезийского острова Бали, был завербован во время обучения в московском химико-технологическом институте. В течение пяти лет он передавал сведения о японских технологиях по производству пластмасс, уже обучаясь в токийском университете. Дивным майским вечером 1969 года, при получении денежного вознаграждения от офицера советской разведки в одном из токийских ресторанов, Мэйд Одантара был арестован.
Как ни странно, но в сентябре 1971 года и без того напряженную обстановку противостояния спецслужб СССР и Индонезии усложнило правительство дружественной Великобритании, откуда произошел "массовый исход" советских дипломатов, подозреваемых в шпионаже на территории ЮКей. Двое из бывших сотрудников тамошней дипмиссии - Георгий П-ко и Юрий Л-ский - были незамедлительно направлены на работу в Индонезию. Новый посол Советского Союза в Индонезии Павел Кузнецов также объявлялся персоной нон грата в Великобритании по подозрению в разведдеятельности, но случилось это несколько раньше - в 1952 году. Весьма неожиданной оказалась информация из MI6 (котрразведка Великобритании), запрошенная и полученная SI на выдворенных и уже работавших в то время в Индонезии советских дипломатов. Это были всего лишь краткие биографические справки. Только год спустя, после многочисленных и настойчивых просьб, англичане предоставили необходимое: индивидуальные привычки советских дипломатов и предпочтительные методы ведения оперативной и агентурной работы.
Кстати, к концу 1971 года взаимоотношения между индонезийской BAKIN (Badan Koordinasi Intelijen Negara - государственное разведывательно-координационное агентство, а проще - гражданская объединенная служба разведки и контрразведки, просуществовавшая с 1967 по 2000 годы) и британской MI6 оказались крайне напряженными. Частично, из-за нежелания предоставить информацию на выдворенных советских дипломатов. Но в основном, из-за поимки британского резидента MI6 в Индонезии на "горячем" - организации собственной агентурной сети в Джакарте.
Этикет дружественных спецслужб не позволяет дорогому гостю вербовать граждан принимающей дружественной стороны (или, по крайней мере, следует хранить сей факт в тайне).
Исходя из случившегося, руководители BAKIN господа Сутопо и Никлани высказали своё "фи" посетившей делегации британских спецслужб. Они также представили документы, солгасно которым имелись веские основания полагать, что некоторые сотрудники посольства Великобритании завербованы КГБ и именно Олегом Б-киным.
Резидент MI6 в Индонезии был незамедлительно отозван. С тех пор наблюдалось некоторое потепеление во взаимоотношениях, но в течение десятилетия оно так и не переросло в дружбу. К примеру, в июле 1978 года индонезийские контрразведчики зафиксировали факт контакта-передачи. Женщина-мотоциклист скрытно водворила сверток в открытое окно автомобиля с британскими дипломатическими номерами во время остановки на светофоре, на одном из перекрестков Джакарты. После этого подозрительные транспортные средства разъехались в противоположных направлениях. Это было расценено как явный след непрекращающейся шпионской деятельности англичан.
Но вернемся к антологии злоключений индонезийской контрразведки. В середине 1972 года, ошеломительный разведштурм, в виде 33-х летнего капитана ГРУ Николая Григорьевича П-ова, деморализовал бы SI окончательно и бесповоротно. Хотя, как сказать...
Николай Григорьевич - самый младший в семье, состоявшей из крайне религозной матушки и четырех братьев - родился и вырос в небольшой деревне на северовостоке Подмосковья. Окончив школу, юный Коля обучался по специальности электрик, а в конце 1959 года его призвали в армию. Прослужив три года в учебном танковом полку, он поступил в ВИИЯ (военный институт иностранных языков), где в совершенстве овладел индонезийским языком.
В 1967 году Николая Григорьевича направили в Индонезию в качестве переводчика в рамках программы "Проект-055" по оказанию военно-технической помощи индонезийским ВМС. Программа осуществлялась в городе Сурабайа, хотя уже в то время, согласно Новому Указанию Великого Кормчего, Индонезия во всеуслышание демонстрировала предпочтение прозападным тенденциям развития.
Позже, Николая Григорьевича перевели на работу в советское посольство в Джакарте. Благодаря своему лингвистическому таланту (свободное владение местным яванским плюс к великолепному индонезийскому языку) на него обратил внимание военный атташе, и в скором времени Николай Григорьевич уже работал переводчиком в военном атташате.
По окончании положенного двухлетнего срока работы заграницей, в июле 1969 года, П-ов вернулся к жене и трехлетнему сыну в Москву. Николая Григорьевича отлично характеризовал военный атташе в Индонезии, и вскоре П-ов оказался в стенах учебного заведения ГРУ, а через восемь месяцев ему присвоили звание лейтенант. В дальнейшем проходил службу в Москве, в индонезийском отделе одного из управлений ГРУ.
В канун нового 1971 года, Николай Григорьевич, вместе с семьей, направлен на работу в Джакарту. В то время резидентура ГРУ в Индонезии состояла из 10 человек. Возглавлял её полковник Николай Х-лин, работая под прикрытием в должности главного пресс-атташе.
Хотелось бы отметить, что в плане влияния на индонезийские СМИ до начала 1976 года, деятельность советских пресс-атташе, работавших в своих информационных центрах уже в течение многих лет, можно было назвать менее, чем успешной. Изменения последовали после "тихого" предложения определенных сумм лично главным редакторам некоторых изданий и последовавших настойчивых просьб о публикации материалов о Китае и ЦРУ. BAKIN была проинформирована об этом агентом под оперативным псевдонимом Дахля (Dahlia), который работал в редакции одной из газет, спонсируемых военными. Это позволило BAKIN установить, что статьи намечаются к выходу в апреле 1976 года и не допустить публикации. Но дальше - больше.
Военно-морской атташе, подполковник Евгений Ч-цев являлся заместителем резидента Х-лина. Остальной личный состав резидентуры работал под прикрытием посольского отдела культуры, представительств Аэрофлота и Морфлота. Николай Григорьевич - армейский офицер, но несмотря на это, он зачислен в штат военно-морского атташе. Интересно отметить, что, согласно архивным документам, ЦРУ предупредило SI о направлении П-ова в Индонезию, с предположением о его тайной деятельности в стране по линии ГРУ.
В течение первых шести месяцев, Николай Григорьевич обеспечивал штат резидентуры, выполняя функции переводчика и водителя. То есть, он набирал опыт работы на примере старших офицеров, включая ознакомление с фактами наиболее успешных разработок персоналий в индонезийской армии и ВМС. Например, он узнал, что ГРУ завербовало весьма "продуктивного" лейтенанта из технического отдела штаба ВВС, а еще, по крайней мере, один агент плодотворно трудился на военно-морской базе в Сурабайе.
Одним из самых эффективных вербовщиков в штате резидентуры ГРУ был Владимир А-мов, представитель Морфлота. 48-ми летнему А-мову приходилось принимать крайние меры предосторожности, поскольку он постоянно находился в поле зрения иностранных спецслужб после выдворения за шпионаж из Ганы в 1966 году. Но несмотря на неусыпное внимание контрразведки, по прибытию в Джакарту в августе 1968 года, А-мов практически сразу проводит успешную операцию вербовки одной из ключевых фигур в бюрократическом аппарате командования индонезийской армии.
В 1970 году А-мов вновь добивается успеха. Его подопечным становится Ямин, 31 год, гражданский служащий штаба ВМС, координатор программ подготовки личного состава флота. Ямин переводит сотрудничество с ГРУ на семейный подряд - его жена помогает фотографировать секретные документы у них дома на Кебайоранг Бару. Им выплачивается огромное, по местным меркам, вознаграждение в размере 50 000 рупий (около 129 американских долларов).
В июне 1971 года, Николай Григорьевич П-ов становится напарником А-мова и начинает перенимать опыт нелегкой и опасной агентурной работы у маститого ветерана "Морфлота". Теперь П-ов знал, что ГРУ предпочитает устраивать агентам контакт-передачи возле спорткомплекса Сенайан, ночью. Офицер парковал свою машину возле стадиона, покидал её, но оставлял приоткрытым одно из окон. Агент проходил мимо и забрасывал небольшой контейнер - обычно, с фотопленкой - в окно, на сиденье. А-мов, однако, несколько развил эту методику. Проезжая по улице вдоль спорткомплекса и увидев прогуливающегося по тратуару агента, А-мов мигал фарами, предварительно положив газету на торпеду машины. У агента в руках также находилась газета. Её нахождение в правой руке указывало на обычную процедуру заброса контейнера. Если же газета располагалась под мышкой, агент давал понять А-мову, что есть разговор и он хотел бы сесть в машину. В случае с Ямином, возникали идеи и соображения, в плане обеспечения полной безопасности, по поводу использования его жены в качестве курьера. "Камуфлированная" под работающих в данном районе проституток, она бы просто "снималась" и никаких подозрений не возникало.
В декабре 1971 года, после шестимесячного периода "апробации" под патронажем А-мова, решено было поручить П-ову персональное ведение первого в его жизни агента.
Спрятанный на полу машины, Николай Григорьевич был перевезен в дом А-мова и скрытно проник внутрь. Вскоре, пешком прибыли Ямин и его жена. Затем Ямин поднялся в спальню на втором этаже. Там, а вернее в ванной комнате, состоялся их диалог с А-мовым. Использовалась обычная комбинированная техника контрпрослушивания или "маска": играла музыка, из открытых кранов текла вода, говорили шепотом и непосредственно в ухо друг другу, самые важные моменты описывались на бумаге. Таким вот образом Ямина поставили в известность, что теперь он подчиняется П-ову.
Превосходный и опытнейший офицер разведки А-мов имел слабость устраивать встречи с агентами у себя дома. "Аквариум" наложил на него дисциплинарное взыскание, узнав где проводилась передача Ямина в руки нового "папы".
В марте 1972 года Николаю Григорьевичу было присвоено звание капитан. Все шесть первых месяцев 72-го посвящены оттачиванию оперативной техники. К примеру, Николай Григорьевич выбрал для связи с агентом два дерева рядом с дорогой. В случае, если агенту необходимо срочно выйти на контакт и это нарушает заранее составленный график, то Ямин втыкал в определенном месте, на уровне глаз, неприметный гвоздь с широкой шляпкой. П-ов каждое утро проезжал на машине мимо деревьев. Если он видел "маячек", то это означало, что незапланированный контакт состоится сегодня ночью.
П-ов и А-мов, также, часто ездили на машине по ночному городу. Окна опускались и включалась музыка во избежание записи разговоров установленными, возможно, подслушивающими устройствами. Они искали идеальные места для расположения тайников (неприметные, скрытые от глаз точки бесконтактных передач контейнеров для и от агента).
В дополнение ко всему вышеперечисленному, П-ов разработал для Ямина план экстренной эвакуации. В соответствии с этим планом, они должны были встретиться возле обезьянника в зоопарке Джакарты. При этом П-ов держал газету под мышкой. Ямину следовало спросить где данная газета была приобретена. Ответом П-ова являлся адрес, куда следовало направиться и находиться в ожидании группы эвакуации.
6 июня 1972 года, после восьми месяцев пребывания в Индонезии, жена и сын П-ова вернулись в Москву для проведения летнего отпуска. П-ов не смог поехать вместе с ними из-за намеченной в конце месяца встречи с Ямином.
Одиночество предоставило П-ову ощущение свободы. Через несколько дней после отъезда семьи, он был замечен в компании с проституткой. Затем, днем 12 июня, он находился в одном из ресторанов Ментенга, где играл на "одноруком бандите" и употребил около литра пива. В течение часа П-ов истратил все наличные деньги.
Но он не мог смириться с поражением. Решив продолжить и оптимистически расчитывая на выигрыш, который позволит приобрести сувениры для всех друзей в Москве, Николай Григорьевич вернулся в посольство. В его обязанности в течение первых шести месяцев пребывания в Индонезии, входило ведение кассы военного атташе. Он знал код сейфового замка. К тому же, сам атташе находился в отпуске. П-ов взял из сейфа наличные в сумме 350 000 рупий (около 900 американских долларов) и поспешил обратно в Ментенг.
Фортуна не улыбнулась. К шести часам вечера все деньги были проиграны. Состояние усугублялось большим количеством выпитого пива. Николай Григорьевич искал выход из создавшейся ситуации. И нашел. Заключалось спасение в следующем: Николай Григорьевич едет в находящееся неподалеку (в одном квартале) посольство США и продает информацию.
Это случилось в 19:00 12 июня 1972 года. П-ов оставил свой "Датсун" на пустующей стоянке и направился к будке охраны американского посольства.
П-ов объяснил морскому пехотинцу, что хотел бы поговорить с атташе по обороне, вспомнив его имя, недавно виденное в каком-то дипломатическом документе. Морской пехотинец, не понимая чего от него хочет посетитель, сделал несколько истеричных звонков военным атташе и сотрудникам резидентуры ЦРУ. В непосредственной близости никого не оказалось. Николай Григорьевич прождал полчаса и разочарованный вернулся к машине.
Но тут ситуация получила дальнейшее умопомрачительное развитие. Выезжая со стоянки, Николай Григорьевич превысил скорость. Не вписавшись в поворот, машина ударилась о бордюр и встала на бок. Вскоре начала собираться толпа, подводя состояние П-ва к точке кипения. Люди помогли поставить машину на колеса, и Николай Григорьевич сдал задним ходом обратно на стоянку возле американского посольства.
Когда Николай Григорьевич вернулся к будке с морским пехотинцем, вид у него был неважнецкий. Но машина, с изрядно помятым боком, выглядела еще хуже.
К этому времени атташе по обороне и сотрудники резидентуры ЦРУ, а также сам резидент, уже прибыли в посольство. П-ова пригласили внутрь, оказали первую медицинскую помощь и угостили, по его просьбе, добротным шотландским виски.
Нельзя сказать, что дополнительный алкоголь пошел на пользу. П-ов перестал понимать где находится и начал отдавать какие-то громкие приказания на русском языке. Затем, впав в агрессивное состояние, несколько раз ударил кулаком находившегося рядом с ним офицера. После чего П-ова скрутили. Через некоторое время он изъявил желание покинуть стены американского посольства. Сев в свой "Датсун", П-ов въехал в машину, стоявшую недалеко от выезда из паркинга. Еще одна авария случилась уже по дороге домой.
Когда П-ов добрался до посольского городка, его товарищи испытали некоторое замешательство. Машина представляла собой изуродованный кусок железа. Многочисленные раны П-ова были перевязаны, что говорило о недавнем оказании ему медицинской помощи, причем неизвестными лицами. Все попытки добиться от него вразумительных объяснений ни к чему не привели. П-ов был слишком неадекватен, и, в конце концов, его уложили спать в доме помощника военного атташе по ВВС.
Неудивительно то, что П-ов запаниковал по мере протрезвления. Боязнь попасть в тюрьму, или хуже того - быть исключенным из партии, повергли в крайне угнетенное состояние. Он даже рассмешил жену помощника атташе просьбой дать какие-нибудь ядовитые таблетки.
Утром 13 июня состояние П-ова оказалось не намного лучше. Выпив горячего чая, он почувствовал тошноту и удалился в ванную комнату. Позже на шее Николая Григорьевича обнаружили нечеткую стрингуляционную полосу. Он признался, что предпринял попытку повеситься в ванной комнате.
Коммунист П-ов понимал, что сучившееся прошлой ночью не оставляет ему никаких шансов выкарабкаться из сложившейся ситуации. Скрытно покинув дом помощника атташе через задний выход, он берет велорикшу и направляется к дому американского военно-морского атташе, который расположен на удалении в несколько кварталов. Оказавшись там, он обращается с просьбой о политическом убежище в США. Его просьбу быстро удовлетворили.
Пропажу П-ова обнаружили в течение часа. Информация быстро распространилась среди сотрудников военного представительства. Решили, что П-ов похмеляется где-то в городе. В архивах SI сохранилась запись телефонного разговора между военным атташе и помощником военного атташе по ВВС, с указанием времени 12:25. В ней саркастически прозвучало следующее: "Опять напился, наверное. Где-нибудь по углам прячется".
Однако несколько позже советское разведывательное сообщество забеспокоилось. Затем последовали двое суток поиска. Анатолий Б-кин, резидент КГБ, неотлучно находился на своем командном пункте в стенах посольства, в то время как весь личный состав сотрудников КГБ и ГРУ осуществлял наблюдение и контроль железнодорожных вокзалов, автобусных станций и аэропорта Джакарты. Прекратив выполнять свои легальные обязанности, советские разведчики постоянно телефонировали Б-кину о результатах проводимых оперативных мероприятий. "Они все засветились," - вспоминал Брэм Мандаги. - "Все наши подозрения подтвердились таким образом. Теперь мы знали кто есть кто".
Проблемы возникли и у американцев. Необходимо было срочно эвакуировать Николая Григорьевича из страны. Недавний прецедент с перебежчиком - офицером "Штази" - произошел в 1970 году. Но этот "переход" выглядел несколько иначе. Консульство ГДР обнаружило пропажу, когда упомянутый офицер уже находился на борту самолета, летевшего в Бонн. В случае с П-овым ситуация оказалась крайне напряженной. Согласно информации, полученной путем прослушивания телефонных переговоров и с применением прочих подслушивающих устройств, BAKIN и ЦРУ установили, что советская разведка не остановится ни перед чем, включая вооруженное нападение с целью похищения или убийства, при обнаружении местонахождения Николая Григорьевича. В связи с чем американцы применили оперативную смекалку и перевезли его на открытую, хорошо освещенную виллу заместителя резидента ЦРУ.
Попытка эвакуировать Николая Григорьевича из страны была предпринята по прошествии сорока восьми часов после перехода. Его переодели в форму морского пехотинца и вывезли на авиабазу Халим. Затем, по подложному рапорту об экстренной медицинской помощи, Николай Григорьевич оказался на борту самолета ВМС США, вылетающего раз в неделю на Филиппины. Советская разведка сей факт не установила и продолжала находиться в неведении о судьбе П-ова еще в течение нескольких недель.
Через некоторое время Николай Григорьевич оказался в Вашингтоне, а затем его перевезли в Вирджинию, где и поселили под новым именем. Проходил он под оперативным псевдонимом Худини и оказался одним из самых ценных разведчиков-перебежчиков на тот период. Последующие два года Николай Григорьевич "сливал" всех и вся. Американцы щедро делились с SI информацией, касавшейся офицеров ГРУ и их "подопечных" в Индонезии.
У трагикомедии, под названием "Николай Григорьевич П-ов", оказался не совсем четкий финал. В конце 70-х годов Николая Григорьевича одалела ностальгия. Он попросил своих покровителей из ЦРУ о возвращении на Родину к жене и сыну. Уговоры и предупреждения о перспективных последствиях должного действия не возымели и на окончательное решение не повлияли. С момента возвращения в СССР никакой информации о нем не поступало. Дальнейшая судьба Николая Григорьевича неизвестна.
Вероятно, состояние советской разведки в Индонезии после измены П-ова иностранные аналитики рассматривали как плачевное, но, увы, сами разведчики и их руководство так не считали. Продолжая активную и даже агрессивную "трудовую" деятельность, одним из её направлений являлся поиск потенциальных агентов в среде исполнительной власти страны. П-ов в это время уже "уведомил" ЦРУ об успешном проведении вербовки и ведении высокопоставленного агента из Национальной ассамблеи Индонезии. Осуществил операцию заместитель резидента ГРУ Ч-ев. Установить личность агента ни американцы, ни SI не смогли. В 1976 году была зафиксирована попытка офицера КГБ Валерия О-ва завербовать одного из экспертов, работавшего там же.
В августе 1974 года целью советской разведки неожиданно оказалась индонезийская почтовая служба. Всё началось с того, что 30-ти летний работник почтового отделения Фрэнки Вена побеседовал с офицером КГБ, дабы попрактиковаться в английском. Произошло это в рыбном ресторане недалеко от порта Джакарты, где судьба свела их в обеденное время. Удивленный повышенным вниманием иностранца к его скромной персоне, Фрэнки решил назваться экспертом отдела по борьбе с наркотиками пресловутой BAKIN. Весьма заинтересованный иностранец не терял времени даром, и сразу предложил крупную сумму денег за копию любого секретного документа из мнимого ведомства Фрэнки.
Прежде чем тайные взаимоотношения получили дальнейшее развитие, изрядно напугавшийся Фрэнки решил рассказать обо всем случившемся своему начальнику. BAKIN была поставлена в известность незамедлительно. В свою очередь, она информировала резидентуру ЦРУ. Методики вербовки, используемой КГБ, всегда представляли интерес для ЦРУ, и оттуда направили лист-опросник для использования при допросе Фрэнки Вены 10 сентября.
Удивительно, но через некоторое время Фрэнки вновь вознамерился установить контакт с разведчиком. На этот раз "легенда" выглядела несколько иначе. На контакт его вынудил глубоко законспирированный офицер BAKIN, родом с острова Бали, который вдруг крайне заинтересовался возможностью получения вознаграждения.
Вечером 27 сентября Фрэнки направился в посольство СССР и спросил своего русского друга из КГБ. При нем находились три секретных документа, переданных балийцем. Но прелюдия, а точнее прямота и напор, вызвали подозрения. Ему было отказано в приеме как на этот раз, так при последовавшей полудюжине визитов. Странное поведение почтальона попало в поле зрения SI. Вели наблюдение, прослушивание телефонных переговоров, затем допросы и, в конце концов, упрятали Фрэнки на два года за решетку.
Иногда КГБ нацеливался на граждан Индонезии, которые оказывались агентами ЦРУ.
"Друг-2", коммунист и бывший офицер ВМС, завербованный ЦРУ, часто контактировал с резидентурой КГБ на дипломатических приемах политической направленности в конце 60-х. В 1970 году эти контакты переросли в предложение денежного вознаграждения за определенного рода услуги и информацию. "Друг-2" пошел на встречу советской разведке, поставив в известность и получив одобрение ЦРУ. Американцы снабжали своего агента качественной смесью дезинформации вперемешку с материалами из открытых источников.
Игра продолжалась до августа 1973 года, когда "Друга-2" попросили представить развернутые персональные данные, включая гражданскую карточку, водительские права и свидетельство о рождении, на любого недавно скончавшегося индонезийца среднего возраста, этнического китайца.
ЦРУ расценило это, как подготовку "легенды" для применения нелегально или внедрения в страну агента, завербованного КГБ в среде индонезийских беженцев заграницей. Предоставление такого рода информации чревато весьма опасными последствиями, и ЦРУ запретило "Другу-2" всяческие дальнейшие контакты с советскими разведчиками.
"Друг-1", один из бывших лидеров компартии, был окружен не меньшей заботой и вниманием. В конце 1971 года его представили офицеру КГБ Евгению Ч-к на дипломатическом приеме. Они продолжали периодически контактировать уже в новом 1972 году. При этом "Друг-1" довольно часто снабжал советского разведчика разнообразной информацией, но опять же подготовленной в ЦРУ.
Они встретились в филиппинском ресторане в Ментенге 8 июля 1974 года, когда до окончания двухлетнего пребывания Евгения Ч-ка в стране оставалось уже меньше месяца. Поскольку время поджимало, советский разведчик пошел ва-банк. Он предложил "Другу-1" предоставить ему информацию на всех сотрудников спецслужб США, направленных в Индонезию, а также о направлениях секретной деятельности Китая. За это "Другу-1" будет предоставлена возможность организовать снабжение посольства СССР различными товарами и продуктами питания на долгосрочной и очень выгодной, в плане комиссии, основе.
Пообещав рассмотреть предложение в кратчайший срок, "Друг-1" сообщил об этом сотруднику резидентуры ЦРУ. 26 июля "Друг-1" вновь обедал в компании Евгения Ч-ка и службы SI, ведущей наблюдение со средней дистанции. Ч-к вскользь упомянул о затянувшемся решении по выгодному предложению, но был настойчив в плане получения запрошенной информации на китайцев и американцев. В конце обеда Ч-к предупредил: "Если из-за тебя возникнут проблемы, то у меня есть очень много друзей, которые позаботятся о тебе и твоей семье".
Их крайняя встреча состоялась дома у Евгения Ч-ка 30 июля. "Друг-1" ощущал легкое беспокойство в течение всего пребывания в доме советского разведчика, хотя тот был на редкость гостеприимен и даже провозгласил тост за перспективное плодотворное сотрудничество. Но никаких инструкций о новом контакте для "Друга-1" не последовало. После этой встречи КГБ не выходило на него ни разу, вероятно подозревая, а, на самом деле, установив его связь с ЦРУ.
Ни один из институтов власти Индонезии не привлекал к себе столько внимания, как вооруженные силы. Поэтому SI большую часть времени занималась предположениями и не беспочвенными, отслеживая контакты между советскими разведчиками и военными чинами. В 1971 году, к примеру, котрразведка наблюдала попытки КГБ завербовать адъютанта генерала Насутиона. В июле 1972 года ГРУ пыталось установить контакт с армейским лейтенантом. В середине 1974 года, во время проведения операции под кодовым наименованием "Jaring" (Сеть), сотрудники SI изучали "под микроскопом" и следовали по пятам за индонезийским офицером-шифровальщиком, но так и не смогли обнаружить доказательств его шпионской деятельности. Данный офицер попал в поле зрения контрразведки еще в октябре 1973 года, предположительно осуществив контакт-передачу "щетка" (а-ля "в толпе соприкоснувшись рукавами"(с) с советским разведчиком. В течение 1975 года, во время операции "Кинжал", SI зафиксировала многочисленные контакты между офицером КГБ и лейтенантом индонезийской военной разведки.
Одно из самых объемных - это дело Сукарно, подполковника военной полиции. Вечером 29 декабря 1976 года, при проведении штатных оперативных мероприятий по офицеру КГБ Геннадию Б-ву, сотрудники наблюдали, как он припарковал свою машину недалеко от кинотеатра в Ментенге и направился к дому Сукарно. В это же время на другой стороне улицы припарковалась еще одна машина с советскими дипломатическими номерами. Примерно через час, Б-в вместе с Сукарно вышли из дома и направились в кинотеатр.
Замеченный в подозрительных связях, Сукарно сразу же стал объектом наблюдения с применением спецтехники. В то же самое время, оперативники провели расследование внутри военно-полицейского ведомства и выявили следующие факты. Сукарно, который числился в штате зарубежного отдела управления по борьбе с наркотиками, недавно подавал запросы на справочную информацию, касающуюся текущего состояния вооружнных сил.
Более двух месяцев напряженной работы офицеров SI оказались безрезультатными.
Хотелось бы отметить, что в марте 1976 года SI официально переименована в Satuan Pelaksana BAKIN, или SATLAK BAKIN (Оперативная часть BAKIN). Это изменение в названии указывало на полное переподчинение службы SI самой BAKIN. С этого момента непосредственное служебное взаимодействие SI c военной полицией прекращено. Чтобы избежать путаницы, в тексте останется прежнее наименование SI.
Но вернемся к делу Сукарно. 19 марта 1977 года советский разведчик Б-в вновь посещает дом Сукарно. Поскольку в данных прослушивания телефонных переговоров информации о намечавшейся встрече не проходило, пришли к выводу, что подозреваемые использовали иные средства коммуникации. Третья встреча в доме Сукарно состоялась десятью днями позже.
В апреле 1977 года SI рассматривает возможность разработки и использования Сукарно в качестве двойного агента, по поводу чего обращается за консультацией в ЦРУ. Американцы рекомендуют воздержаться от попыток перевербовки Сукарно и предлагают свои варианты: выдворить Б-ва из страны за шпионаж, для чего инспирировать "утечку в прессе" или же скомпрометировать самого Сукарно путем проведения обыска в его доме и "неожиданно" обнаружить там офицера КГБ.
В результате, руководство SI не останавливается ни на одном из вышеперечисленных вариантов. Несмотря на четвертую встречу Сукарно и Б-ва в августе, статус оперативных мероприятий так и остается пассивным до февраля 1981 года, когда военная полиция - возможно, не желая нести груз ответственности за своего сотрудника - информирует Сукарно о подозрениях в шпионской деятельности. Дело закрыто, не увенчавшись даже служебным выговором фигуранту.
Самая запутанная контрразведывательная операция, связанная с вооруженными силами, получила кодовое наименование "Ubur-Ubur" (Медуза). Часто говорят, что дела, попадающие в поле зрения контрразведки являются зеркальным отражением деятельности антипода. В данном случае, хитросплетение событий, отраженных зеркалом, скрывал густой туман.
В 1968 году в Бангкок прибывает полковник Сусанто, 41 год, и занимает пост военного-морского атташе. Ему предстоит провести в столице Таиланда 3 года. В его функции входит также "наблюдение за ситуацией в Бангкоке" посредством контактов с советскими дипломатами, что отражено в предписании, датированном 1 ноября 1968 года и подписанном главой военно-морской разведки Индонезии. Предписанные контакты уже установлены его предшественником, и поэтому новому военно-морскому атташе, полковнику Сусанто всего лишь предстоит их поддерживать.
Сусанто принимает назначение на высокий пост и сопряженные задачи достаточно близко к сердцу и в порыве служебного рвения проводит, в частности, многочисленные встречи с советскими дипломатами. Большинство из них - офицеры КГБ, включая первого секретаря посольства Геннадия В-на. Сусанто весьма активен и это не остается незамеченным, поэтому Джакарту, а именно индонезийского мастера разведки Зулкифи Лубиса (не очень удачлив), ставят в известность незамедлительно.
Хотелось бы отметить, что советская разведка вела в Бангкоке активную (относительно) деятельность, о чем говорит выдворение из страны по подозрению в шпионаже в течение 50-х - 60-х годов пяти советских граждан: четырех дипломатов и одного корреспондента ТАСС.
Получивший сообщение о нездоровой оживленности военного атташе в Тайланде, мастер шпионажа Зулкифи Лубиc только что вернулся из Саудовской Аравии в связи с банкротством (опять не получилось) подведомственной оперативной "крыши" - принадлежащего ему тамошнего ресторана, приобретенного на бюджетные средства. Отчитавшись о проделанной работе перед главой OPSUS (Operasi Khusus, Специальные Операции - самостоятельное подразделение, проводящее различные дипломатические, политические и военные тайные операции при непосредственном подчинении президенту страны) господином Али Моертопо, мастер шпионажа как раз вынашивал очередные планы на будущее.
Основав новое предприятие с головным офисом в районе Блок-М (юг Джакарты), Лубис заинтересовал Моертопо идеей отслеживания экономической и политической ситуации за Железным занавесом. Принимая во внимание глобальные перспективы проекта и нехилый бюджет, Лубис сфокусировал всё свое внимание на одной персоне. Им оказался бригадный генерал Соехарио Падмодивирджо.
Немного ретроспекции. Соехарио и Лубиса связывало пресыщенное событиями прошлое. В 1946 году Соехарио поступает на службу в едва зародившееся разведывательное ведомство, находящееся в прямом подчинении BRANI (Badan Rahasia Negara Indonesia, Государственное Секретное Агенство Индонезии - разведслужба, созданная республиканцами в мае 1946 года), которым руководит Лубис. В течение последующих семи лет Соехарио продолжает службу в разнообразных разведывательных бюро под командованием Лубиса. Потом их пути расходятся. Из-за разногласий с членами правительственного кабинета, Лубис покидает Джакарту и оказывается в гуще повстанческого движения на Суматре, охватившего остров не без помощи США. В то время как Соехарио лоялен к республиканцам. Степень доверия власти к Соехарио высока и в 1957 году его направляют в США. Он становится первым индонезийским офицером, прошедшим воздушно-десантную подготовку в форте Бенинг.
К 1961 году направления их жизненных путей диаметрально противоположны. Лубис, который занимал пост заместителя главнокомандующего ВС Индонезии до суматрской эпопеи, сидит в тюрьме. Соехарио, напротив, набирает силу, открыто поддерживая президента Сукарно и PKI (компартия Индонезии). К слову, в 1959 году Соехарио назначен офицером сопровождения при проведении дружественного визита главы государства в Северный Вьетнам и встречи с Хо Ши Мином. А в 1962 году, во время службы в должности командующего военного округа острова Калимантан, Соехарио направлен в Москву на конференцию.
В конце 1965 года в стране наступает период смены власти, а жизненные пути Лубиса и Соехарио вновь меняют направление. Позиционирующийся антикоммунистом Лубис выходит из тюрьмы и занимает высокий пост в OPSUS. Соехарио, почувствовав дуновение новых политических ветров, покидает командный пост на Калимантане и оказывается в Москве, где проходит в советских официальных документах как "почетный гость Военной академии имени Фрунзе". Находясь в СССР, он посещает Ханой по официальному приглашению Хо Ши Мина, озвученному во время визита 1959 года. Согласно информационному бюллетеню ЦРУ, представленному BAKIN, Соехарио устанавливает контакты с находящимися в Пекине, бывшими лидерами PKI, которые помогают партизанскому движению в Южном Вьетнаме.
Безусловно, Соехарио не был единственным генералом с левыми взглядами. Но только ему удалось избежать карающей десницы Нового Указания Великого Кормчего за игнор требования вернуться на родину.
Лубису недвусмысленно намекали на бывшие связи с опальным генералом - предателем родины. Ему необходимо уговорить Соехарио покинуть надежное московское убежище. В конце концов, Лубис решил написать ему письмо, которое было направлено в Бангкок в сентябре 1969 года. Получил его военно-морской атташе, полковник Сусано. В приложенной инструкции от него требовали передать письмо любому знакомому офицеру КГБ из советского посольства. Затем письмо оказалось у первого секретаря посольства СССР Геннадия В-на.
Написанное рукой Лубиса, письмо так и не достигло адресата. Однако, в 1973 году генерал неожиданно получил телефонный звонок. На другом конце провода оказался Лубис, который ехал в Москву заключать контракт на поставку риса. Лубис уговаривал Соехарио вернуться в Джакарту. Генерал отказался, ссылаясь на детей, которым необходимо было закончить образование. Соехарио вернулся на родину лишь в июле 1977 года. По прибытию его арестовали и началась бесконечная череда допросов.
Но вернемся в Тайланд. Связи новоиспеченного военно-морского атташе с советским посольством обретали лавинообразный характер. ЦРУ, которое плотно вело весь контингент советской колонии с помощью обученного и отлично технически оснащенного штата тайской котрразведки, получило информацию об образующейся "лавине" в ноябре 1969 года. Служба наружного наблюдения сообщала, что неопознанный мужчина, управляющий машиной с номерами посольства Индонезии, осуществил контакт с Виктором М-ным, офицером КГБ, ведущим агентурную работу в Тайланде. Чуть позже мужчину идентифицировали. Да-да, им оказался военно-морской атташе Сусанто.
К началу 1970 года, удалось зафиксировать еще два контакта индонезийца с офицерами КГБ, работающими под прикрытием в Бангкоке. Одним из них был резидент советской разведки Валентин М-хов.
Творящееся безобразие вынудило ЦРУ тихо и аккуратно проинформировать о происходящем руководителя BAKIN генерала Сутопо. В декабре 1969 года, Сутопо отправляет телеграммы на имя индонезийского посла в Тайланде, а также в адрес атташе по обороне. Содержание посланий в резкой форме указывает на возмутительное поведение военно-морского атташе. Пять месяцев спустя, 29 мая 1970 года, посол Индонезии в Тайланде направляет ответное письмо в защиту полковника Сусанто, подчеркивая соответствие его деятельности задачам, поставленным в предписании командования ВМС Индонезии.
Но защита посла, явно, не возымела должного воздействия на умы и сердца. В июне 1971 года, полковник Сусанто завершил трехлетний период пребывания в Тайланде и вернулся в Джакарту на должность помощника командующего ВМС. Пока полковник рассчитывал на скорое повышение по службе, ЦРУ обстреливало верхушку BAKIN соображениями по поводу его недавних тесных контактов с советской разведкой. Заместитель руководителя BAKIN господин Никлани, отнесся с пониманием к обеспокоенности заокеанских коллег. 17 декабря он отдал распоряжение о тайном и срочном планировании сложнейшей операции по дезинформации.
Считая, что допрос Сусанто - это не лучший выход из положения, Никлани решает взять полковника в своё ведомство для работы в специальном проекте BAKIN, а заодно и получить официальный развернутый отчет о его контактах с советскими гражданами. В последствии, полковнику предоставят возможность ознакомиться с фиктивной секретной документацией, тем самым провоцируя на контакт с советской разведкой.
Специальный проект Никлани начинает работу 8 января 1972 года. Не имея ни малейшего представления о сгущающихся над головой грозовых тучах, полковник Сусанто прибывает в распоряжение BAKIN и приступает к выполнению служебных обязанностей. Оставшуюся часть января и весь февраль Сусанто пишет многочисленные рапорты о его жизни и службе в Тайланде, а также описывает советских граждан, с которыми вступал в контакт.
ЦРУ продолжает нагнетать напряженность. 8 марта резидент ЦРУ в Индонезии направляет на имя Никлани меморандум, в котором упоминается о часто практикуемой КГБ вербовке иностранцев, находящихся за пределами родины. В документе также содержатся сведения о том, что после возвращения агентов, КГБ использует тайные и изощренные виды связи с ними. Никлани обеспокоен. Он приостанавливает ход дезинформационного спецпроекта вплоть до получения рапорта SI об установке подслушивающих устройств на служебный и домашний телефоны полковника.
ЦРУ уже видит успех, хотя и интуитивно, а 16 марта 1972 года служба SI начинает проведение операции "Медуза". Восемь дней спустя служба наблюдения фиксирует передвижение личного автомобиля полковника Сусанто, в котором находятся: он, его жена и двое детей. Направление - Блок-М (южный район Джакарты). Высадив семью, Сусанто медленно едет вдоль улицы, явно пытаясь найти место для парковки машины. Ему навстречу движется "Фиат" с номерами советского посольства. Проезжая мимо машины Сусанто, "Фиат" не изменяет скорости движения, а водитель не подает каких-либо сигналов. Затем машина удаляется. В последствии установлено, что управлял "Фиатом" офицер КГБ Валерий Е-ко. Кстати, принадлежность Валерия Е-ко к КГБ лишь предполагалась с момента начала его работы в Индонезии в 1967 году, но Николай Григорьевич П-ов расставил точки над "и".
Десять минут спустя жена и дети Сусанто вернулись к машине. Сусанто проехал менее ста метров, прежде чем высадить их снова для совершения покупки сладостей. Полковник, как и в прошлый раз, не выходил из машины.
Через две минуты "Фиат", управляемый Валерием Е-ко, вновь оказался в поле зрения оперативников. Остановившись на удалении, но перед машиной Сусанто, "Фиат" мигнул фарами. Прошла целая минута, прежде чем "Фиат" вновь начал движение. Затем визуальный контакт с ним был утерян.
Для Никлани и ЦРУ одновременное появление машин Сусанто и офицера КГБ в районе "Блок-М" оказалось даже слишком нечистой случайностью. К тому же, продолжающееся изучение Сусанто "под микроскопом" выявило интересные факты. В течение 1958 года он некоторое время находился в социалистической Польше, ожидая захода в порт индонезийского эсминца, на котором предстояло проходить службу. Также, было установлено, что два других индонезийских дипломата из бангкокской миссии - политический консул и третий секретарь посольства - интенсивно контактировали со штатом КГБ в Тайланде в период пребывания там Сусанто.
Усилили подозрения некоторые вопросы, которые Сусанто задавал персоналу BAKIN. Как сообщалось, 16 марта он интересовался у коллег о ракетах советского производства, находившихся на вооружении армии и флота Индонезии, а затем проданных в США. Он также спрашивал, приступили ли США к производству боеприпасов для автоматов АК-47, предназначавшихся для Южного Вьетнама.
Но, подобно делу подполковника военной полиции Сукарно, операция "Медуза" не принесла ожидаемого результата. Хотя SI продолжала в течение всего года проводить пассивные оперативные мероприятия по полковнику Сусанто, никаких контактов с советскими гражданами задокументировано не было. Тем более, он имел все основания утверждать свою правоту, поскольку в наличии - письменный приказ вышестоящего командования с требованием поддержания и упрочнения связей с советскими дипломатами.
В зеркалах расстилался всё тот же туман и мельтешение расплывчатых образов. Дело тихо закрыли, схоронив намного больше вопросов, нежели ответов.
"Трудные мишени" - так называли в ЦРУ разведчиков из Китая, Вьетнама и Северной Кореи. Но была еще одна, самая "трудная мишень", с которой не могла сравниться ни одна из разведок мира. Никто не создавал такое количество проблем и беспокойства, никто не использовал настолько неожиданную, гибкую и самую разнообразную тактику проведения операций, как советская разведка.
В конце 70-х годов, советские разведчики начали использовать новые методы разработки агентов. По крайней мере, в трех случаях имели место дорожные аварии с участием машин, принадлежащих персоналу BAKIN. Столкновение осуществлял сотрудник советского посольства. Извинившись и завязав беседу, он предлагал возместить ущерб. Причем, назывались несколько иные суммы. В финале, при составлении полицейского протокола, советскому разведчику становились известны: ФИО, возраст, адрес проживания и домашний телефон потерпевшего. Задел есть.
Еще один метод основывался на использовании визитных карточек. 29 ноября 1980 года, 36-ти летний представитель "Аэрофлота", Александр Павлович Ф-ко вошел в двери глазной клиники неподалеку от гостиницы "Индонезия".
Клинику часто посещали офицеры индонезийской армии. В этот день там находился подполковник Сукерман, офицер штаба округа Восточная Ява. Он заметил иностранца, который вручал всем, ожидавшим в приемной, свои визитные карточки, ссылаясь на необходимость срочного розыска репетитора индонезийского языка. Через пятнадцать минут, после посещения врачебного кабинета, к офицеру подошел тот же иностранец и вручил ему свою визитную карточку. Плюс ко всему, Сукерман перебросился с ним парой-тройкой ничего незначащих фраз, а в конце наивно сообщил номер своего домашнего телефона.
В конце недели Александр Павлович позвонил Сукерману и предложил совместно отобедать, на что тот согласился. После встречи Ф-ко еще несколько раз телефонировал подполковнику. Один из звонков, вечером 27 января 1981 года, был произведен из дома Александра Павловича. Поскольку его телефон прослушивала SI, вскоре контрразведчикам удалось идентифицировать Сукермана.
Интересная деталь. В 1979 году отмечен максимальный пик "телефонной" активности SI. Прослушивались разговоры 16 советских граждан, находящихся в Индонезии. К 1981 году наблюдается снижение до 13.
За Сукерманом установлено наблюдение и через несколько месяцев, 8 июня, его приглашают в SI для беседы, плавно переходящей в допрос. Обвинение Сукерману не предъявлено, поскольку он не нарушал закона, но материалы следствия указывают на косвенную принадлежность Александра Павловича Ф-ко к советской разведке. Согласно информации ЦРУ, представительства "Аэрофлота" в ряде стран использовали для прикрытия деятельности военной разведки. Поэтому BAKIN классифицирует Александра Павловича Ф-ко, как офицера ГРУ.
Но пока Ф-ко занимается весьма подозрительной деятельностью на территории страны, у SI нет достаточного количества сил и средств, кроме как вести за ним наблюдение посредством прослушивания телефонных переговоров. Слишком уж активизировались разведки всех стран в то время.
Вечером 21 января 1982 года, почти через год после подозрительного звонка подполковнику Сукерману, записан явно шифрованный разговор Александра Павловича с неустановленными лицами женского (Ж) и мужского (М) пола на индонезийском и английском языках.
Ж. - Алло.
АП.- Добрый вечер.
Ж. - Добрый вечер.
АП.- Где там папа?
Ж. - Кто это?
АП.- Папа дома?
Ж. - Дома.
АП.- Можешь позвать?
Ж. - Да.
М. - Алло.
АП.- Добрый вечер.
М. - Добрый вечер.
АП.- Спасибо большое.
М. - Пожалуйста.
АП.- Как, вообще?
М. - ОК, нормально.
АП.- Помнишь, когда встречаемся?
М. - Пардон?
АП.- Когда встреча, не забыл?
М. - Когда?
АП.- Эх... 4-го.
М. - 4 февраля... да.
АП.- Помнишь, где?
М. - Где?
АП.- Центральная Ява.
М. - Центральная Ява. Да-да.
АП.- Ну. До встречи.
М. - Да.
АП.- Еще раз спасибо. Спокойной ночи.
Но BAKIN задыхается под грудой магнитофонных катушек и других носителей информации, ожидающих очереди для перепечатки и тщательного анализа. До вышеприведенного телефонного перехвата еще не дошли руки, когда двумя днями позже, вечером, состоялся следующий разговор.
М. - Алло.
АП.- Добрый вечер.
М. - Добрый вечер.
АП.- Как дела?
М. - ОК. Как у тебя?
АП.- Эх... Не очень.
М. - А?
АП.- Невидно ничего.
М. - Ни одной?
АП.- Да, ни одной.
М. - А?
АП.- Нужно еще одну лампу.
М. - О, еще одну лампу.
АП.- Лампу поставь примерно в шестидесяти сантиметрах от материала.
М. - Еще одну лампу.
АП.- Точно.
М. - Хм...
АП.- Еще раз. Сможешь?
М. - Смогу, смогу.
АП.- И к четвертому февраля.
М. - Да-да. Принесу.
АП.- Спасибо.
М. - Пожалуйста.
АП.- Спокойной ночи.
М. - Спокойной ночи.
Прошло еще три дня и наконец 26 января запись первого телефонного разговора перепечатана и направлена для ознакомления в ЦРУ. Странным показалось то, что Александр Павлович чересчур открыто разговаривал со своим агентом, тем самым явно игнорируя профессиональный "этикет". В кратчайшие сроки установили, что представитель "Аэрофлота" прибыл в Индонезию в феврале 1978 года и до окончания пребывания в стране ему оставалось чуть больше двух недель. Офицеры BAKIN сошлись во мнениях на том, что неосторожность вызвана спешкой. Александра Павловича поджимало время, а нужного материала всё нет и агента еще надо успеть препоручить новому "папе" (или "поводырю").
На следующий день, 27 января, SI установило принадлежность мужского голоса. Им оказался подполковник военно-морских сил Йоханес Баптиста Сусдарьянто, 48 лет, католик, урожденный центральной Явы. Специалист по гидрографии. В начале 60-х направлялся на обучение в США. С начала 70-х по настоящее время числился в штате военно-морской гидро-океанографической службы. Проживал с женой и тремя детьми в районе Таджун Приок, недалеко от порта Джакарты.
Прошло еще три дня. На домашний и служебный телефоны подполковника установлены подслушивающие устройства. Анализ второго телефонного разговора показал, что, вероятно, посредством закладки в тайник незадолго до первой записи, подполковник передал Ф-ко фотопленку. Но поскольку освещение оказалось недостаточным и снимки не получились, Ф-ко позвонил вновь. Сусдарьянто, явно, предпримет еще одну попытку съемки и будет иметь при себе фотопленку при контакте с Ф-ко, запланированном на 4 февраля в ресторане "Центральная Ява", расположенном на улице Пемуда в восточной Джакарте.
Вот тут BAKIN испытало некоторое неудобство. Когда генералу Йога доложили о деле, он здорово обеспокоился по поводу перспектив ареста военного чина достаточно высокого ранга. "Ненадо ничего предпринимать самим," - предупредил генерал своего зама по иностранным операциям. - "Пусть этим занимается Бенни".
Упомянутый генерал Моердани ("Бенни") тоже не решился испытывать судьбу и, укрывшись заботами исключительно военной разведки, отдал точный пас бригадному генералу М.И. Сутарио, возглавлявшему подразделение спецопераций KOPKAMTIB (Komando Operasi Pemulihan Keamanan dan Kertiban, Оперативное Командование Восстановлением и Укреплением Безопасности и Законности - военное координационное ведомство, созданное в 1965 году в целях искоренения коммунистического наследия. К 70-м годам - опора власти, контролирующая направление целеустремлений пипла в соответствии с Новым Указанием Великого Кормчего).
Сутарио имел весьма обширное представление о способностях и возможностях SI, и (чтобы не напортачить в очередной раз) привлек сотрудников BAKIN к участию в операции. Совместная, она получила кодовое наименование "Pantai" (Пляж), поскольку имела непосредственное отношение к месту проживания одного из основных фигурантов.
До 4-го февраля оставалось не так много времени. 1 февраля приступили к планированию операции. Во избежание утечки, командование ВМС Индонезии в известность не поставлено. Поскольку советский разведчик в ближайшее время должен покинуть страну, решено не усложнять операцию дополнительными разработками направлений по дезинформации или крискроссингу. Таким образом, в течение ближайших трех дней Сусдарьянто будет находиться под плотной опекой службы наблюдения. Его арестуют утром 4 февраля. Во время допроса ему предложат провести встречу с советским разведчиком. В случае согласия Сусдарьянто, проведения контакта и передачи секретных материалов советскому разведчику, будет инициировано задержание и арест последнего. Поскольку представитель "Аэрофлота" не обладает дипломатической неприкосновенностью, то, по завершению следствия, суд может приговорить Александра Павловича Ф-ко к смертной казни.
Согласно плану, в четверг утром, 4 февраля, оперативники SIзанимают позицию вдоль улицы Ментенг в припортовом районе Таджун Приок. В 06:35 они наблюдают, как Сусдарьянто, его шофер и пожилая женщина садяться в "Дайхатсу" - личный джип подполковника. Восемь минут спустя, во время следования джипа по улице Райа Пелабухан на малой скорости для осуществления поворота, автомашины KOPKAMTIB блокируют его. Все три пассажира джипа незамедлительно препровождаются в микроавтобус военной полиции, который тут же на большой скорости покидает точку захвата.
Сусдарьянто подавлен. Он сразу же признает факт ведения шпионской деятельности. Подполковник соглашается встретиться с советским разведчиком, имея при себе секретные материалы для передачи, которые содержатся в двух кассетах с пленкой. Контейнером является коробка из-под зубной пасты "Пепсодент".
В 18:00 оперативники SI расположены по фронтону ресторана "Центральная Ява". Группа захвата, состоящая из офицеров KOPKAMTIB, находится в служебном помещении ресторана. За одним из столиков, в компании ничего не подозревающей супруги и троих детей, обедает заместитель руководителя SI майор Джакоб Сутарди.
Час спустя, мимо ресторана проезжает небольшой японский автомобиль. Машина останавливается на расстоянии 200 метров от входа. Мужчина европейской наружности покидает её и направляется в ресторан. Он занимает столик в нескольких метрах от обедающей семьи майора Сутарди.
Джип Сусдарьянто прибывает через несколько минут. Он припаркован у входа. Войдя в ресторан, Сусдарьянто замирает от неожиданности, но справляется с собой. Его ожидает не Александр Павлович, а помощник военного атташе, подполковник Сергей Е-ов, 38 лет, в стране с августа 1980 года.
Через несколько бутылок пива "Anker", Е-ов полушепотом сообщает Сусдарьянто, что теперь они будут работать вместе. Е-ов не открывает своего настоящего имени в течение встречи. Он уже назвался: "Вито".
Е-ов быстро продемонстрировал, что является строгим и требовательным "папой". Разговаривали они больше часа. В начале Е-ов спрашивал про специфические особенности пролива Макассар. Затем поинтересовался о наличии там элементов американской морской системы раннего предупреждения и озадачил Сусдарьянто (на будущее) её описанием в деталях. Потом последовал запрос на биографические данные высокопоставленных чинов ВМС Индонезии. Также, Е-ов указал на то, что Сусдарьянто, с этого момента, придется предоставлять ему копии документов только повышенной секретности. Ну и перешли к административным вопросам. Е-ов передал новый список радиочастот, которые необходимо будет прослушивать в определенные дни, а также конверт с 300 000 рупий (около 780 американских долларов).
Всё это время коробка из-под зубной пасты, содержащая фотопленки, пролежала на столе беседующих. Для того, чтобы арестовать советского разведчика и в последствии предъявить ему обвинение, эта коробка должна оказаться у него в руках. Сидевший за соседним столиком майор Сутарди постоянно наблюдал за пресловутой коробкой краем глаза. Супруга пока никак не реагировала на странное поведение мужа. А вот по прошествии некоторого времени... отреагировала. Можно понять состояние майора, но... Обошлось, поскольку Е-в, наконец, взял коробку.
"Арестуйте его!" - закричал майор, когда Сергей Е-ов поднялся из-за столика, намереваясь покинуть ресторан. Группа захвата повалила из темных глубин, в моновение ока смела обоих, спокойно наблюдающих за происходящим. Уже в наручниках, изрядно помятые, они были препровождены в отдельные микроавтобусы.
Кстати, произошедшее в ближайшие дни и ночи в личной жизни майора Сутарди так и остается в тайне.
Находясь в управлении военной полиции, Е-ов был достаточно быстро идентифицирован. Хотя он обладал дипломатической неприкосновенностью, освобождение произошло не сразу и жена, обеспокоенная его отсутствием, связалась с посольством. Об этом стало известно Александру Павловичу, и ранним утром он позвонил домой Сусдарьянто. Голос на пленке почти не выдавал нервозности, а дочь (Д), как и вся семья Сусдарьянто, не знали о событиях прошедших суток.
АП.- Мама дома?
Д. - Кто это?
АП.- Приятель. Где Сус?
Д. - В городе.
АП.- Когда папа уехал?
Д. - Вчера днем.
АП.- Когда он вернется... куда он поехал? В Богор?
Д. - Я не знаю.
АП.- Я вечером позвоню.
Днем 5 февраля, когда Е-ова уже освободили, советский посол был приглашен в министерство иностранных дел Индонезии. За деятельность, не соответствующую дипломатическому статусу, Е-ов объявлен персоной-нон-грата с предоставлением двух дней на выезд из страны. Посол не был поставлен в известность, что ждало Александра Павловича, необладающего дипломатическим иммунитетом.
6 февраля в 18:00 Е-ов находился в джакартском международном аэропорту, возле стойки местной авиакомпании "Гаруда", регистрируясь на рейс в Сингапур. Пытаясь не привлекать к себе внимания, в очереди на регистрацию также стояли Александр Павлович и сотрудник службы протокола советского посольства.
Во время задержания Александра Павловича, сотрудник службы протокола применил отвлекающий маневр, затеяв драку с полицейскими. Подтянулось подкрепление и арестовали уже обоих. Посольского(дипломат) вскоре выпустили.
Тем временем, в доме Сусдарьянто продолжали проводить обыск. Найдены: многодиапазонный радиоприемник "Грюндиг Сателлит-2100", камера "Асахи Пентакс", установленная на специальном столе для фотографирования; более дюжины профессиональных фотопленок для скоростной съемки "Фуджи СС".
Но наиболее ценные вещественные доказательства указывали на некоторую странность их обладателя. Сусдарьянто сохранил: копии инструкций по работе с тайниками, их расположению, точкам контактов с советской разведкой при датах и времени, а также лист-опросник, относящийся к сфере государственных тайн. Найден шифроблокнот, служайщий для зашифровки и расшифровки радиограмм, в котором было вложено одно из сообщений, содержащее следующий текст на английском языке: "Спасибо вам большое за плодотворное деловое сотрудничество. Надеемся, что оно будет успешным". (текст оригинала)
Несмотря на угрожающую смертной казнью массу доказательств, Александр Павлович хранил молчание, угрожал голодовкой, ссылался на застарелую астму. При обыске 10 февраля у него нашли гвоздь, спрятанный в кармане. Начали подозревать, что он может покончить собой. Два дня спустя его осмотрел армейский врач. Состояние здоровья Александра Павловича оказалось хорошим.
Индонезийское правительство неприминуло воспользоваться удобным моментом. Газеты пестрели анитисоветскими заголовками всю неделю. 10 февраля сотни студентов пикетировали советское посольство. В тот же день правительство распорядилось закрыть одно из трех советских консульств в городе Банджармасин, на юге острова Калимантан. Два других находились в городах Медан и Сурабайа.
Неожиданные и необъяснимые события произошли утром в субботу 13 февраля. Александра Павловича в спешке препроводили из камеры военной полиции в... международный аэропорт Джакарты. Утренний рейс "Аэрофлота" был готов к вылету, и Александр Павлович оказался крайним пассажиром на борту. Через два дня "Аэрофлот" анонсировал приостановление деятельности своего представительства в Индонезии.
Александр Павлович уже завершил свои злоключения, а сага о Сусдарьянто только-только начиналась. После 17 февраля и до конца августа 1982 года, подполковник подвергался интенсивным допросам. Их проводили как офицеры военной полиции, так и SI. Его откровения, порой, ошеломляли.
Всё началось с того, что в 1976 году, русский по имени Владимир (Сусдарьянто не был уверен в истинности имени и уж тем более не знал полных ФИО) вошел в военно-морское гидро-океанографическое ведомство с улицы, с широкой улыбкой и не менее широко распахнутым портмоне. Заявив о необходимости докования судна "Морфлота" в порту Таджун Приок, он также упомянул о том, что хотел бы закупить судовое снабжение.
Сусдарьянто, получивший образование в США, хорошо говорил по-английски, и ему поручили провести переговоры с Владимиром. Во время переговоров русский понизил тон и поинтересовался о возможности закупки морских карт. Поскольку карты не классифицировались как секретные, Сусдарьянто решил помочь Владимиру. Они договорились о совместном обеде через неделю, на который Сусдарьянто принесет необходимые карты.
Обед не оказался праздным времяпрепровождением. После массы вопросов персонального плана, Владимир дал ясно понять, что за карты, а также любые другие документы, к которым Сусдарьянто имеет дуступ, заплатит м н о г о. Подполковник думал не долго. Он понимал, что его продвижение по служебной лестнице уже уперлось в потолок из-за религиозных убеждений. Сусдарьянто - католик, а страна-то мусульманская. И Сусдарьянто согласился. Присяга? Родина?... No problem!
Их следующая встреча проходила с легким налетом конспирации. Взяв такси, Сусдарьянто направился в один из ресторанов Ментенга. Там он без труда нашел Владимира, расположившегося за угловым столиком, загороженным декоративной стенкой. После недолгого разговора, они обменялись конвертами. Владимир получил документы, подполковник - деньги. Владимир уехал делать фотокопии, а Сусдарьянто остался ждать. Через 30 минут "Вольво" Владимира остановилась у ресторана, и документы вернулись к Сусдарьянто. Тогда же было составлено расписание. Контакт-передача - в каждый второй четверг месяца, предварительно оговорив место и время. Резервная дата - третий четверг.
В течение последующих трех встреч, Сусдарьянто передал Владимиру секретные документы, содержащие результаты океанографических исследований, проводимых при участии Японии, Малайзии, Сингапура и США. В каждом случае, советский разведчик сам копировал документацию и возвращал её подполковнику. В общей сложности Сусдарьянто получил на руки 600 000 рупий (около 1500 американских долларов).
В 1977 году Владимир ставит подполковника в известность о своем возвращении в СССР. На следующей встрече в ресторане "Восточная Ява" состоялась передача Сусдарьянто новому "папе". Представленный как Юрий, советский разведчик вскоре должным образом повышает уровень безопасности контактов с агентом (кстати, истинные ФИО Владимира и Юрия следствием так и не были установлены). А вместо того, чтобы самому копировать документы, Юрий предоставляет в распоряжение Сусдарьянте фотокамеру "Асахи Пентакс". Он также снабжает подполковника специальной фотопленкой, находящейся в стандартных профессиональных кассетах "Фуджи СС". Пленка не проявляется обычным порядком - необходимы специальные сложные растворы.
|
