Нидерланды, начало 80-х гг
Вид капиталистического окружающего действовал на незамутненные мозги простого советского человека совсем не так, как пророчили учебники истории партии и научного коммунизма. Непрекращающиеся с первого шага на чужую землю попытки отыскать явные признаки эксплуатации человека человеком, элементы расовой дискриминации, а также повсеместно проводимые стачки, пикеты и демонстрации возмущенного пролетариата ни к чему не привели. На выходе из посадочного рукава стояли какие-то люди в полицейской форме, и вот тут-то пора было бы воспрянуть духом, но те лишь мельком пролистнули паспорта, даже не удосужившись взглянуть на лица.
- Бардак, Григорий Федорович?
- Вы о чем?
- Бардак, говорю, повсеместный. Никакой бдительности.
- Давайте-ка эти вопросы не поднимать. Кстати, нам куда теперь?
- На трансфер.
Григорий Фёдорович кивнул, будто бы конкретизировав для себя направление движения. Боюсь, оно так и осталось неведомым. А мне надоело ехидничать. И кофе уже не хотелось. Вот пивка бы местного...
Бегущая дорожка продолжала нести нас к цитадели аэропорта. Григорий Федорович крутил головой, изучая цветастую рекламу, яркие табло, проводил взглядом электромобиль, уносящий в неведомую даль балюстрады пару сухоньких старичков. Огромные стеклянные стены демонстрировали летное поле, на котором отдыхали или покручивали хвостами не только многочисленные "КЛМы", но и представители "Люфтганзы", "Свиссэйра" и даже "ПанАмы", тогда еще не почившей в бозе. Изобилие забугорных граждан из вражьего стана потворствовало физиономистике при сопутствующем психоанализе, но данные граждане выглядели раскованно, целеустремленно и, при сем при этом, их неторопливость просто озадачивала. Рациональные они какие-то, что ли. Вот это, как раз, несколько удручало советский менталитет Григория Федоровича. Судя по всему, враги загнивать в ближайшем будущем не собирались.
День едва заметно пошел на убыль. Еще полное сил, жаркое летнее солнце било уже откуда-то сбоку, не поблескивая, а разжигая стекла и металл. Скоро стемнеет. Замрет самолетная суета, человечьи реки начнут терять привычный ритм, обернутся ручейками, которые постепенно иссохнут. Полупустой аэропорт угомонится и уснет. Здесь никто и никуда не летает, когда нормальным людям полагается спать.
Нам предстояло провести здесь целую ночь. Вылет только завтра ранним утром. В город не выпустят, никаких отелей не предусматривалось и поэтому придется ночевать на "скамейках", благо, что они тут не только не изрезанные, но и мягкие. Кстати, помнится, подушки с одеялами в прошлый раз раздавались безвозмездно, и не взирая на классовую или расовую принадлежность. Так что, Григория Федоровича поджидал еще один удар проклятого капитализма...
Пока же и без того обезображенный сегодняшний день постепенно обращался в не менее двинутый вечер. Хотя и имелись признаки наличия ударно-массированного обстрела обстоятельствами, но их можно было списать как на происки инициативного Григория Федоровича, так и на собственный "непрушный таймец". Признаки-то - признаками, а тут на первый план внезапно вышагал фактический материал - неотрывный, беззастенчивый, хотя и соблюдающий некое подобие дистанции. Нас преследовал мой ровесник - темноволосый, высокий мужчина средней комплекции, в светло-сером костюме несоциалистического происхождения, но с нашей "березкинской", хотя и английской сумкой "Club 400" на плече. Намеки на принадлежность к буржуазной среде во взгляде указанного гражданина отсутствовали, также как и наличие сотоварищей-напарников. "Хвост-сирота"? Это же нонсенс, если целиком положиться на абсолютную безгрешность моих наблюдательных способностей. И чей!? Он же явно неместный. И всё это при том, что никаких инструкций на контакт-сопровождение после Польши не только не поступало, но и не предусматривалось, исходя из нормативных положений стандартной операционной процедуры.
Сообщать Григорию Федоровичу о внезапно осложнившейся обстановке что-то как-то не очень хотелось. Уж больно довлела вероятность опрометчивых действий со стороны бухгалтера-экономиста специального назначения.
- Товарищи!
"Есть контакт".
Я и не собирался реагировать на призывный возглас, тогда как Григорий Федорович, разбрасывая по всей округе здоровенные кучи конспирации вместе с ошметками бдительности, немедленно обернулся и расцвел в улыбке. Выражение глаз "цветению" не соответствовало, а товарищ уже оказался рядом.
- Здравствуйте. Меня Михаил Петрович зовут, фамилия Шибанов, с торгпредства. Вижу, знакомые лица. Соотечественников-то нечасто тут встретишь. Откуда-куда, если не секрет?
- Мы - проездом, с Москвы. Точнее, с Варшавы прилетели. Археологическая экспедиция, - приглушенно затараторил Григорий Федорович. - Венгры... мы. Но по-русски... можем...
Григорий Федорович, похоже, сам изумился своим речам. Улыбка натянулась и зачахла. С переменой цвета лица слегка приоткрылся рот.
На всю округу почти пустой балюстрады сладко тирлимкнул колокольчик, сопровождаемый милым женским голосом. Весть о чьем-то прилете вдруг разожгла невероятно сильное желание улететь отсюда далеко и надолго. Прямо сейчас. Даже спина зачесалась в районе отсутствующих крыльев.
А в непосредственной близости ничего подозрительного не наблюдалось и не находилось. Бегущая дорожка продолжала нести нас к недалекому пиву, хот-догам, ночлег-скамейкам и дьюти-фри. Дистанция до сопутствующих инограждан, которых мог заинтересовать перспективный и совсем нелюбезный диалог земляков-"венгров" была велика.
- Иди своей дорогой, Михаил Петрович. Потом погутарим. В Будапеште. Мы тебя найдем...
Никарагуа, начало 80-х гг
Микроскопический живчик, забравшийся в нужное место, станет слоном спустя некоторое время. Крошечный родник обернется рекой через десяток километров. Тысячи гектаров могучего леса вскоре окажутся кучками невзрачного органического соединения из-за какой-то искры. То, что отправило на небеса многие миллионы людей, не имеет ни массы живчика, ни вида искры, ни децибелов едва слышного шепота родника. А всё потому, что человеческий разум - это нечто нематериальное. Но мысль жива и творит. Только она может породить самую ужасающую, разрушительную и кровожадную особь, существующую на Земле - Войну.
Кстати, моё знакомство с этой всемирно известной дамой совсем не радует, так же как и отметины Её "проникновенного" взгляда. Забралась Она во все мыслимо-немыслимые тайники, как сознания, так и подсознания, подкрасив скальп, хотя и не полюбила. Пощадила, облизав с головы до ног. Может быть, всё из-за того, что Ей ненавистна взаимная любовь? Не знаю. Да и любил ли Её? Скорее, изображал устойчивое и сильное чувство. Надо же было как-то защищаться.
Что?... Шибко напоминает записки сумасшедшего?... Пусть. Жить-то хочется, а эта ахинея выручала. Но на будущее никогда не загадываю. Неблагодарное и пагубное дело - гадать.
Похоже, то лето и выглядело несуразной вереницей событий из-за поголовных гаданий на кофейной гуще.
Янки и вооруженные силы Гондураса провели с февраля по июль широкомасштабные учения "Большая сосна-1". 23 сентября Пентагон открыто планировал начало "Большой сосны-2". Дополнительно к уже размещенным в Гондурасе 2500 военнослужащих армии США будут переброшены еще 3500. Начались работы по переоборудованию аэродромов и реконструкции ВПП для приема крупных транспортных самолетов типа "Старлифтер" и "Гэлакси" в четырех городах Гондураса - Сан-Лоренц, Эл-Аквакате, Сан-Педро Сула и Трухильо. Это явно указывало на подготовку к вторжению. И все сидели и гадали: "Когда же?..."
Начиная с июня, "контрас" лезли из Гондураса почти каждую неделю, будто намекая. Рейдовали они по два-три дня и с небольшим заглублением - до 20 километров. Вырезали и жгли поселки. Смели охранение и рванули мост у Сомото. Даже вперлись в сам город, но не надолго. По поводу чего, по слухам, Ортега визжал на весь Паласио Насиональ, требуя от своих генералов немедленных ответных действий. Те плакались в жилетку большим "кубашам", которые жаловались выше. Но никаких кардинальных изменений оборонительная доктрина не претерпела. Неповоротливая регулярная армия сидела вдалеке от границы по гарнизонам в черте городов, огрызаясь на вылазки "контрас" выходами крупных подразделений на "броне". Они прибывали к "разбитому корыту", потому что - медленно, нудно и с многочасовыми задержками из-за запарившейся техники. Жара.
О формировании мобильных групп противодействия с переброской по воздуху пока только мечтали. Приграничным районом в провинциях Нуэво Сеговия и Мадриц командовал амбициозный генерал Ривас из молодых, да ранних - брат то ли жены, то ли любовницы Ортеги (не Данилы, а Умберто). Он насажал своих приближенных, и советники взвыли в голос. Район сложный, информация и до того шла туго, с огромным опозданием, а потом вообще все запутались.
Погода стояла убойная. Солнце - мартен. Нормальных дождей с мая никто не видел. Так, покапает что-то раз в две недели после сиесты и снова - на убой. К тому же, безделье всегда мешало мне адаптироваться. Потом по ногам пошла сыпь с перспективой язв, и уже пора было скучать. Уныние неспешно, но неумолимо добило бы, не объявись одно из чудодейственных народных средств - азарт.
Уже почти месяц наша разношерстная команда: двое кубашей - русскоговорящий капитан Флоренсио (в дальнейшем Фрол), лейтенант Хулиан (Жека), я (ну, вы в курсе), а также командир формируемого, девяносто восьми голового партизанского отряда Центральноамериканской рабочей партии, гондурасский доктор Хосе Мария Рэйес Мата (без фамильярностей) ждали прибытия обоеполых земляков доктора с Кубы. Те справно отучились, настрелялись, уподрывались, политически подковались и отбегали свои семь месяцев в близком сердцу, учебном центре Гуанабо, что находился в двадцати пяти километрах к востоку от Гаваны. Теперь ехали по двое-трое, меняя паспорта, через Панаму и Коста-Рику на разнообразных транспортных средствах. Их личные дела уже переместились с острова Свободы в железный ящик под кроватью доктора Хосе, но язык изложения оказался неведомым мне испанским, а Фрол - ленивым. Поэтому, кое-как, совместно изучив "истории болезни" пары десятков амигос, мы решили подыскать что-нибудь более подходящее для души и сердца.
Невозможность подчинения одушевленно-гондурасского кому-либо никарагуанскому обеспечивала проведение оперативных совещаний в узком кругу вышеуказанного командного состава. Случалось это за завтраками, причем на скорую руку. Потом разбредались по личным местам постоянной дислокации, которые довольно быстро переместились под шатер столовой. Исключением оказался революционный доктор Хосе, обладающий манерами уединенного прожигателя жизни и всё время что-то писавший в духоте своей деревянной хибарки.
Ну, а мы, с Фролом, отлично освоившим в стенах Донецкого военно-политического училища науку убеждать, а также преферанс, делились игровыми навыками и лингвистическими (точнее, матерными) познаниями с молодым Жэкой, протирая штаны на лавках столовой. Тихо и мирно просаживать местные кордобы по десятке за вист никак не получалось - близлежащий военный аэродром периодически и буквально оглушал. Продолжалось это изо дня в день, а завершалось традиционным, вечерним и молниеносным броском в угрюмый городишко Эстели. Хотя и в разомлевшем, игнорирующем всех и вся, почти убитом 469-м УАЗе при повсеместной, нездоровой криминальной обстановке, но что на этом свете могло завалить мечту о ледяном пиве?
Ни местная, адская текила, ни ужасающий ром, ни виски на жаре не пошли. И даже вечером. Вероятнее всего нам, с обрусевшим Фролом, просто не хватало земляка, а Жэка пока дозревал.
В грохоте серо-коричневых, железных птиц продолжало вставать и садиться солнце-сталевар. Вдалеке лежали зеленые горы, пылили или дымили какие-то колонны. Нас обстирывали, меняли постельное белье, убирались в хибарках, засыпали отхожее место хлоркой и справно кормили привозной бурдой неопределенного возраста военизированные дамы на конной тяге. Они состояли на службе в батальоне аэродромного обслуживания Фуэрца Айреа Сандиниста (местные ВВС), но наш распорядок дня в плане приема пищи не видели или не хотели видеть даже в упор.
Зато, воды было в достатке, но вот питьевой - маловато и родимой заразы с москитами хватало. Я уже убедил себя, что именно из-за этих неудобств карта шла вяло или вовсе не шла.
Морально-политический облик почти не хромал, хотя местная бумажная пресса разочаровала даже носителей языка - кубашей. Ровесник века по кличке "Телефункен" бесконечно извергал нечто патриотически-самбаобразное и, в конце концов, изничтожил все возможные ресурсы своего раритетного нутра, приказав долго жить. Но мы не отклонялись от будоражащего курса событий. Раз в неделю из Манагуа заезжал поделиться слухами и быть расстрелянным на сигареты куратор "кубашей", грозный команданте Хорхе.
Изредка и, как всегда неожиданно, приключались трагедии. Заканчивалась бумага под "пулю" и тогда приходилось беспокоить "главного партизана". Казалось, революционный доктор вырывал желтоватые листы из сердца, а не из арсенала чистых блокнотов, стопочкой покоящихся всё в том же секретном, железном ящике под кроватью.
Мы увлеклись всерьез, и у карточного маразма уже не было видно ни конца, ни края. Но в один, ничем не примечательный, умопомрачительно яркий и яростно-жаркий, в который раз многообещающий день... А вообще-то... В затылок, вроде, не дышат и поэтому пора переходить на шаг. Начнем с начала.
Стояло удивительное, раннее утро. Очертания гор хоронились за белесым продуктом конденсации влаги на плодах сгорания авиационного топлива.
Солнце стеснялось и лишь засвечивало стыдобу жиденьких, не успевших попрятаться облаков, пока остальная округа готовилась к восхождению Его Величества на небесный трон. Неведомо откуда взявшийся легкий ветерок доносил свежесть едва проснувшихся, пока еще мутных джунглей, слегка разогнав всё те же авиационные "плоды".
"Карягуа укутана рассветной дымкой. Зеленых склонов вид пьянит меня". Кошмар..."Холмы Карягуа укутаны рассветной мглой..." Не, не пойдет. И никаких мизеров на сегодня".
Я драил зубы, безуспешно пытаясь вдарить свежей струей по классической поэзии, и заодно изучал в треснутом зеркале умывальника собственную бороду. Хвастать пока было не чем - никакой окладистости, но и раздражающих факторов во внешнем мире не наблюдалось. Покой и умиротворенность хранили нерушимый союз с момента подъема. Видимо, керосин у соседей закончился, и это радовало.
- Там... Capellan привезли. С отрядом пойдет, - раздался за спиной несколько удививший своей веселостью голос Фрола. Он хмыкнул и продолжил. - Лет шестьдесят, если не больше.
- Кого?... Куда пойдет?
- Этот, как его... По-русски - поп, кажется. Он с отрядом пойдет. Пожилой очень.
- Священник?
- Поп.
- Бля...
И зажужжало, засвистело, завопило, разревелось. Не закончился керосин!
- Где он?
- У доктора сейчас.
Борода совсем разонравилась, а зубы остались не додраенными. Я набрал в рот воды и, кое-как промыв глаза, выплевывал остатки зубной пасты по дороге к своей келье на сваях. Приходилось блюсти приличия - прикрыться х/б и не шарахаться с голым торсом, хотя и по пустующему расположению. Фрол громко зудел за спиной.
- Совсем дураки. Его же нести придется.
- Понесем. Народа должно хватить.
Первый порыв в плане постановки на вид несовместимости задач отряда с функциями дома престарелых улетучивался с нарастающим аэродромным грохотом.
Кому-то что-то объяснять и доказывать - просто, нереально. В конце концов, это их личное дело, а мы подскажем по мере сил и возможностей "как", "куда", "где" и "зачем". Наша задача - это не боевые действия, а обеспечение функциональной жизнеспособности партизанского сброда c нахождением в его составе на территории Гондураса в течение двадцати дней. Цели - образведование предполагаемого района дислокации с определением точек, пригодных для месторасположения основной и резервных баз. Затем, проминирование и минимальная фортификация периметра безопасности основной базы, а также развертывание средств радиосвязи. Безусловно и добровольно-обязательно придется устанавливать, маскировать и запускать генератор с хранилищем дизтоплива. Также, предполагалось выполнить наведение транспортных самолетов и прием с воздуха вооружений, боеприпасов, ВВ, продовольствия, оборудования, снаряжения, медикаментов и прочей бодяги с размещением на основной и в закладах-схронах на точках резервных баз.
Потом мы уйдем, и уж пусть они сами бьются или деморализуют отечественную военную хунту. Денег не жалели, потому как партизанам также вменялись в обязанности боевые операции по уничтожению или проведению диверсий на аэродромах и базах контрас, но некое потаенное чувство подсказывало, что до этого вряд ли дойдет. Лень им будет соседскими проблемами заниматься.
А солнце уже затеяло вакханалию и мало чего удалось разглядеть за тряпкой-пологом, заменяющей дверь докторского жилища. Брякнул туда - опять же, за ради приличия:
- Buenos dias, comandante! Como estas? (Доброе утро, командир. Как жизнь?)
- Fine. Please meet our friend (Прекрасно. Встречайте нашего друга), - глухо донеслось из сумрачной духоты. Док угадывался сидящим на кровати, а на встречу, из-за стола, поднялся кто-то высокий и худющий.
- I am Mario. Glad to meet you, camaradas (Меня зовут Марио. Рад встрече, товарищи).
А язык-то - не местный английский, а доморощенный штатовский. Это несколько удивило. Поймав протянутую руку, я застеснялся сжать её обычным образом и прогадал. Глаза сразу же привыкли к сумраку, когда моя ладонь чуть ли не хрустнула.
- Wow... Ничего себе - дедушка.
Фрол хмыкнул.
- What? (Что?) - дед белозубо улыбнулся, услышав, по всей видимости, незнакомый русский язык.
- Nice to see you, comrade Mario (Рад видеть вас, товарищ Марио).
- You could call me Padre Mario. It should be more convenient name for all of us. (Вы могли бы называть меня Отец Марио. Это имя будет наиболее подходящим для всех нас).
- As you wish, Padre (Как скажете, батюшка).
Я представился, затем уселся на пустующую оружейную пирамиду, заменяющую вешалку в прихожей. Фрол сел рядом, а мы с падрэ продолжали рассматривать друг друга и улыбаться.
Его лицо было вытянутым и загорелым до черноты. Сверху - ёжик седых волос. Изобилие морщин спряталось за огоньком глаз, которые жили своей собственной и, похоже, не совсем земной, устремленной куда-то во вне, сильной жизнью.
- Вы верите в бога? - поинтересовался священник.
- Нет, не верю. Я - коммунист.
- Но коммунисты тоже должны верить. Все люди должны верить в бога.
- В СССР так не считают.
- Странно.
Он замолчал, потом обратился к Фролу на испанском. Я ничего не понял из их разговора, но Фрол даже растерял свою обычную маску одухотворенного политработника и тоже заулыбался.
От этого деда исходила какая-то сила или даже мощь Разума, о существовании которой я, казалось, не имел ни малейшего представления. Он не играл, но битое нутро предлагало не спешить со скоропалительными выводами.
Балакали они еще минут десять, пока не выяснилось, что падрэ не спал вторые сутки. Вот тут доктор Хосе Мария продемонстрировал, не в пример своему внешнему виду и предыстории, редкостную гуманность, решив немедленно расквартировать падрэ в соседней, пустующей обители, дабы тот предался снам. Мы с Фролом пошли будить Жэку и по своим делам - в столовую, но не только для того, чтобы помечтать о завтраке.
Карта продолжала издеваться. Жэке чертовски везло. Ближе к обеду я уже проиграл пять сотен, Фрол - три. На обеде падрэ не появился.
Еще не стемнело, когда во время непродолжительного затишья вдруг донесся нарастающий звук дизеля со стороны города.
- Камаз, - предположил Фрол. - Семь пик.
- Вист.
- Пас.
Потом из-за домов показался "Урал" с тентом и, поднимая пыль, покатил прямо к столовой, между стройными рядами нашего доходяжного жилфонда на свайках. Повернув, грузовик остановился неподалеку.
- Ну, вот и наигрались, ребята. Похоже, личный состав прибыл.
- Интересно, что им будут есть? Расход еще подали только на капеллана, - глубокомысленно изрек Фрол, а затем продолжил по-русски и по-испански, чтобы стало понятно Жэке, беспощадно убивающему нас второй день. - Я всем прощаю уже долги сейчас.
Сохраняя невозмутимый вид, пришлось срочно присоединиться к Фролу, скоренько выдвинувшемуся из-под брезентовой крыши столовой навстречу личному составу. Внезапно, из уст учтивого и культурного Жэки понеслись до боли знакомые выражения, почти без акцента, с присущими испанскому духу колоритом и экспрессией.
Умиротворенные, мы продолжали удаляться и остановились лишь метрах в десяти от машины. Тем временем, личный состав кузова не покидал и даже не показывался.
- Способный ученик на наши головы, Фрол. Скажи этому юному коммандосу, что вечером доиграем, а то обидится.
- Я скажу... Потом, - злорадно съехидничал Фрол.
И уже пора было напускать строгость, но личный состав продолжал находиться в кузове.
Распахнулась командирская дверь кабины и обозрению предстала физиономия команданте Хорхе. Потом он начал вылезать весь. Подошел негодующий Жека, но было уже не до него.
Признаков жизни кузов не подавал даже после удара кулаком команданте в борт. Ни о каком любопытстве в наличии у личного состава, по всей видимости, не могло быть и речи. Только приказ! А - не слышно, потому как летуны вдруг не на шутку разозлились на свой керосин.
Грузный команданте спрыгнул с подножки на землю и, зачем-то грозно махнув нам кулаком, вразвалочку пошел к заднему борту машины. Встал там, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Подождал, пока немного стихло и рявкнул в кузов: "Bajar! (К машине!)"
Через секунд пять оттуда показалась голова в темных очках и синей бейсболке. Её козырек был развернут назад.
Команданте заревел и замахал руками. Аэродром - тоже, без рук, однако. Но в кузове, кажется, поняли, потому что голова исчезла. Прошло еще секунд семь.
Даже наклонившись к уху Фрола, всё равно пришлось орать.
- Издеваются они! Служба-то идет! Давайте-ка, сами с ними разбирайтесь, а я пока у Хорхе сигарет стрельну!
- Хорошо! Мы разберемся!
В это время из своей хибары показался доктор, постоял - посмотрел и пошел потихоньку к нам. Цирк пора уже было сворачивать. Жэка с Фролом не стали утруждать себя демонстрацией хорошо поставленного командного голоса, а сразу же принялись откидывать задний борт.
Я приобнял низкого и пухлого, раскрасневшегося команданте, отвел в сторонку, а там и "керосинщики" притихли.
- Здравия желаю, комрад Хорхе. Как ваши дела?
- Плохо дела. Я очень недоволен этими людьми. Вы еще узнаете, как они не хотят подчиняться приказаниям.
- Ничего-ничего. Это они с дороги устали. На Кубе же их хорошо научили?
- На Кубе их очень хорошо научили. Но почему они уже забыли об этом.
- Мы постараемся, чтобы они всё-всё вспомнили. Вот и доктор Хосе идет. Он - очень сильный командир. Все приказания будут выполняться.
- Хорошо. Там, на машине, вооружение в ящиках есть. Гранатометы, "Калашниковы", пистолеты. Боепитание там тоже. Гранаты. Пока не всё. И еще я пока привез семь солдат. Форму им там в Манагуа выдают. Здесь они должны переодеваться. И нам пока надо ждать. Скоро еще приедут. Завтра или потом приехать должна радиостанции и для авиации наводитель с вашим специалистом. Еще женщины тоже приехали в Манагуа, но когда все женщины приедут с Кубы, мы тогда их привезем. Пока тут вы налаживайте службу. Караулы, наряды, дисциплина, учебный план есть у вас. Вот так.
- Хорошо. Будем налаживать. Как у вас с куревом, товарищ подполковник? Не угостите?
Пайковые местные "Hoja" не лезли ни в какие легкие. В городе нормальный табачек оказался дороговат - не забалуешь. У столичного же Хорхе постоянно водились то "Мальборо", то "Кэмел" или, на худой конец, длинная "Гавана". Удалось выцыганить пять штук, пока не подошел доктор.
Рукопожатия, то се и пошел-поехал сплошной испанский, а меня ждали непосредственные заботы. Может и слава богу, что началась работа, а то из-за нашей с Фролом карточной непрухи уж больно сильно Жэка расстраивался...
Дело спорилось. Жэка, оказавшись на удивление горластым и проворным, уже залез в кузов. Сразу видно, что истосковался 'по' и любил своё командирское предназначение. Фрол, напротив, проявлял флегматичность, зато жестикулировал размашисто, резко и даже отчаянно. Бойцы потихоньку определились по ситуации. Нет, пока еще не определились, но всё-таки зашевелились. Не так, чтобы уж очень, но... подавали признаки жизни, собираясь покинуть кузов не без помощи Жэки. Вот уже и вылезли, принимали свои пожитки. Стояли - оглядывались.
Неведомые гондурасские души - отборные великаны где-то под метр-семьдесят в каске. Нет, вру - не в касках, а в бейсболках, хотя и разнящихся по цвету: три черных, две зеленых, темно-синяя и 'неустановленного окраса'. Темных очков уже не наблюдалось. На Кубе за них гоняли, потому и пришлось попрятать. Дальше, верх - пестрые рубахи навыпуск и низ - пожилые джинсы. Из снаряжения: разнокалиберные сумки и полученные в Манагуа новые, забитые до отказа вещмешки кубинского покроя - некая помесь РД и сидора. В наличии также имелась небольшая, изрядно потрепанная гитара - явная замена падшему германскому 'уху в мир'.
А Жэка увлекся и даже не думал стопориться. Подволок один ящик к краю кузова. Но руки-то бойцов заняты сумками, а это усложняло и без того непростую обстановку. То есть, принимать ящик пока было некому.
- Фрол, тьфу... капитан, останови ты этого... лейтенанта. Хорошо, но торопится. Надо их строить и вести, на постой размещать. Пусть барахло своё бросят. Тогда и приступим. Заодно, в строю оживут.
- Забыл уже я. Кого бросать? 'На постой' и 'барахло' - это что?
- Барахло - это барахло. Личные вещи пусть занесут в дома. Вернутся, и тогда уже к разгрузке приступим. Еще надо доктора озадачить насчет размещения вооружения. С этими картами обо всем на свете позабыли.
Доктор не заставил себя долго ждать. Подошел вместе с Хорхе поближе и молча разглядывал пополнение. Насколько мне было известно, он принимал непосредственное участие в отборе личного состава, а также навещал во время учебы.
Кардинальные перемены в поведении новоприбывших грянули тут же. Не обращая внимания ни на Фрола, ни на Жэку, от группы отделился, по всей видимости, 'старший' и спустя секунды перед глазами предстала ровная шеренга из шести человек. Ранжир соблюдался, а старший группы уже докладывал доктору.
Обернувшись, Хорхе уважительно покачал головой. Оставалось только развести руками, а еще мне подумалось, что надо бы вызубрить фразу на испанском: 'Сейчас доктора позову', - и служба попрет.
Бойцы определили пожитки в сторонку и принялись разгружать машину. Двое влезли в кузов, потеснив Жэку. Тот спрыгнул на землю, застегнул пуговицы и одернул форму, но, внимательно наблюдая за процессом, всё порывался указать и подсказать как лучше. Неугомонный. Подошел Фрол.
- Будет дисциплина. Как огня его боятся. Это хорошо.
- Увидим. Пусть ящики в ряд укладывают - не штабелем. Так проверять удобнее будет. У 'калашей', небось, половина пеналов 'ушла'.
- Куда?
- Потерялись.
Разгрузка шла быстро. От вида добротных, зеленых и серых ящиков с номерами, без 'опознавательных знаков' заелозила ностальгия. Родимые, ведь. Но что-то рановато. Еще загорать и загорать.
Появление 'иноземца' размером с высокий патронный ящик вызвало здоровый интерес.
- Комрад Хорхе, это что ж такое?
- Не знаю. В документах там искать надо. Пока сами посмотрите.
Чтобы не мешать вдохновенно трудившимся и наконец-то проснувшимся бойцам, я отставил в сторону тянувший килограммов на пятнадцать ящик. Открыл крышку, из-под которой дохнуло свежей краской и маслом. Там оказались новенькие, вороненые и уже расконсервированные на складе в Манагуа пистолеты. Семьдесят пятые ЧеЗы - африканская 'мечта идиота' - торчали из седел острыми спицами.
Жека мгновенно оказался рядом и рассматривал изделия чехословацких оружейников с нескрываемым любопытством, порываясь дотронуться.
- Бери. Они не кусаются.
Фрол не успел перевести мои слова на испанский, но Жека уже ухватился за пистолет. Значение 'бери' было освоено в совершенстве.
- Нравится?
- Затвор тугой и почему магазин не выскакивает?
- А зачем тебе обойму вынимать? Или надеешься перезарядиться, если дело до пистолета дойдет? Вот это зря...
- Ничего не зря. Хороший пистолет.
- Я работаю у вас переводчиком не собираюсь, - начал возмущаться Фрол.
- Так чего ж твой земляк английский не учит? Язык вероятного, а у вас и основного противника. Должен знать. Или он только может старших товарищей в карты обыгрывать и с пистолетами баловаться?
Фрол набычился. Потом отобрал у Жэки пистолет и чего-то долго талдычил ему.
Разгрузка вскоре завершилась. Начали сверять количество и комплектность единиц в ящиках. Несколько удивило наличие прицельного станка с инструментарием - не переть же его с собой. ЧеЗы удовлетворили, обещанные четыре пулемета ПКМ оказались с запасными стволами и облегченными коробками, а гранатометы укомплектованы родной 'оптикой' ПГО при не просроченных блоках питания. Но вот у 'калашей' не хватало шомполов и пеналов. Хорхе досадливо морщился и цокал языком, обещая довезти их в следующий раз, а заодно и растерзать неведомых расхитителей революционной собственности.
Также, совсем не порадовала оранжевая пластмасска магазинов АКМ. Но по этому поводу возмущаться пока было рановато. А уж если темную изоленту не раздобудем, то придется пренепременно доктора науськать и затем натравить на решение вопроса.
- СВД будут, комрад Хорхе? Два снайпера, вроде как, едет. И дымовых гранат что-то не вижу.
- Я всё помню, комрад Иштван. И всё зафиксировано на бумаге, утверждено. Будем ждать морской транспорт.
- Подождем. А как там дела с сигаретами обстоят? Импорта не ожидается?
- Буду узнавать.
- Вот за это - спасибо! Закурим?
Вечерело. Чтобы не возиться до темна, гранатные и патронные ящики не вскрывали - проверили на вес, так, приблизительно. Потом доктор внес замечания и расписался в бумагах команданте. Тот, чтобы окончательно не расстаться с куревом, мгновенно попрощался и отбыл, оставив после себя клубы сгоревшей соляры.
Уже подступили сумерки, но никто никуда не торопился. Да и само время медлило с переходом на рысь. Доктор, нисколько не обеспокоенный размещением рухнувших на голову ящиков, вел нудный, хотя и непонятный разговор с прибывшими бойцами, сбившимися в кучку.
Фрол с Жэкой тоже подтянулись послушать. Скорбь одиночества в плане абсолютного невладения испанским языком, к тому же, усиливал голод. Тем более, состоявшееся явление военизированных дам, а значит и харчей, выдавала зажженная, печальная лампа столовой. Силуэт низкорослой местной кобылки, запряженной в повозку, угадывался рядом. Аэродром притих. В вечернем и, отнюдь, не посвежевшем воздухе висело зудение кусачей мошкара.
Я прекрасно понимал, что побуждать кого-то на действия или на принятие неотложных решений в данный момент и на ближайшую перспективу не представлялось возможным. В общем, томился и скучал, когда заметил приближающегося Падрэ.
Его просторные, темные одежды не смогли упрятать пружинистую поступь, чем-то напоминающую кошачью. И это при его-то почтенном возрасте, немалом росте и ярко выраженной худобе.
- Добрый вечер. Как спалось, святой отец?
- Добрый вечер. Вы знаете, я всегда сожалею о времени, потраченном на сон. Потерянное время - это напрасно прожитая часть жизни.
Меня еще утром удивила его неспешная манера излагать ясно и четко, практически без слэнга и проглоченных согласных, чтобы слово доходило и было понятно не бог весть как освоившему язык собеседнику.
- Разве в церковных книгах упоминается о вреде сна?
- Нет, в библии ничего об этом не сказано. Но человек в праве мыслить и рассуждать по-своему...
Падрэ задумался на секунду и продолжил, а у меня, кажется, начала отваливаться нижняя челюсть из-за:
- Я не так давно отрекся от церкви.
- В связи с её полным игнором сна? - сорвалось не подумав, в процессе подбора челюсти. Но дед улыбнулся.
- Можно сказать и так. Но церковь, скорее, утаивает свое понимание многих вещей.
- Религия, как и женщина - тайна, сама по себе.
- Тут дело несколько в ином. Мы поговорим об этом как-нибудь после...
'И ты, Брут!' - подумалось, наблюдая, как падрэ плавно вливается в группу увлеченно беседующих гондурасских партизан и их кубинских пособников. 'Ну вот чего я здесь делаю?... Эх, надо учить испанский, едрит!'
С досады даже не понял, а ведь еще чего-то не хватало. Потом вспомнил и закурил. Фрол, увидев такое дело, присоединился.
- Угостишь плененными?
- Угу. Что там за беседы при ясной луне? С ящиками вопрос решили?
- Доктор сказал, чтобы здесь до утра лежат. Часового выставить нужно. Сейчас сложную политическую ситуацию на родине обсуждение. Все полны решимости и готовы воевать до победный конца.
- Пусть хоть без концов сражаются, но ужин - по распорядку.
- Ты не понимаешь момент. Страна ждет свои герои. Им не до еда.
- Скажешь тоже. Вон, как прищурились. Сразу видно - голодный партизан хуже татарина.
- Кто это - татарина?
- Про Чингис-Хана слыхал?
- Да.
- А эти еще хуже.
- Ты с ними служил раньше?
- Только с Чингис-Ханом.
- Он очень старый. Очень.
- А я чего - молодой?
- Да. Моложе. На много.
- Всё-то ты знаешь... Часового, значит, выставлять будем. Его же вооружать придется. А по утру доктор запишет в свой блокнотик: 'Диверсантов контрас среди расстрелянного личного состава партизанского отряда не обнаружено'.
- У них дисциплина на высоком уровне. У меня дома обучали.
- 'В Гуанабо отучились - аж котлы в аду накрылись'. Полчаса из машины выгоняли... Ладно. Жрать охота - сил нет.
Внезапно от столовой донеслись громкие 'тюк-тюк-тюк', напоминающие соударение половника и железной миски. Кормящие тетки со своим фирменным блюдом 'мина попала в курятник', похоже, заждались.
Бобы с ошметками костлявых куриц-доходяг, обжаренные в неведомом масле, уверенно заходили в желудок. Пламенно-рыжий окрас пищи несколько отпугивал, но проголодался я, чего-то, в связи с последними событиями. Наверное, всему виной нервы. Из-за них, проклятых, и с инициативой поторопился - в войну поиграть захотелось. Вообще, на инициативных воду надо возить в больших количествах. Лечит-лечит тебя время, а толку...
- Up to you, Doctor Jose, but let's put into practice the 'weapon on soldier's hands' method since this evening. Of course, there should be no any ammunition to carry, except for the camp duty period (Доктор Хосе, на ваше усмотрение, но давайте с сегодняшнего вечера начнем практиковать метод 'оружие при бойце'. Конечно же, боекомплекта на руках быть не должно, за исключением времени несения караульной службы).
Доктор даже прервал трапезу, но соображал недолго.
- You know, I've thought the same thing right now. For sure, we will do. (Вы знаете, я только что подумал об этом. Так и сделаем).
- Надо же. Какой догадливый.
Фрол хмыкнул.
- What? (Что?) - спросил доктор.
- Nothing. I mean - very good. (Ничего-ничего. Имел ввиду - вэри гуд.)
А док уже оглашал что-то по-испански на всю столовую. В партизанских рядах обнаружилось шевеление. Фрол, не дожидаясь моего вопроса, перевел.
- Будем вооружение получать после ужина. Пока только автоматы Калашникова. Он считает, что это нужно сейчас делать. Боевая готовность будет тогда, говорит. Она необходима.
- Угу.
В воздухе - душноватом и пресыщенном запахами всё той же - огненно-рыжей. Так вот, в этом воздухе вдруг завитали флюиды какой-то новизны. Наверное, жизненная позиция главного партизана активизировалась и даже поплескивала наружу - он зачастил тыкать ложкой в дно миски. Получалось громко. А сноровистая (в плане приема пищи) партизанская братия поддержала командира. Заглот ускорился.
Сидели мы дружной семьей за одним столом. Кстати, еще один такой же, грубо сколоченный стол в обрамлении лавок простирался метров на двадцать вдаль, за моей спиной. Никаких иных элементов в убранство столовой включено не было. Разве что, остов павшего "Телефункена", валявшийся неподалеку, и -сверху - приземистый навес, с кое-где подглядывающими звездами. По правде сказать, звезды не настораживали. Сезон дождей пока хоронило весьма и весьма отдаленное будущее. На момент же, оставалось запить "съеденное" молоком с толченой кукурузой... и обеспечить себе веселую ночь. Поэтому, хлебать эту бодягу передумал. Лучше потом водичкой дозаправиться.
Один лишь Падрэ игнорировал всеобщий порыв немедленно начать гробить вооружение. Вообще-то, с Падрэ - бог, хотя и в официальном разводе. И еще я подумал, до каких пор партизаны будут лишены приятной возможности убирать за собой со стола. Неужели тети собираются перемывать все в своих аэродромных пенатах и таскать туда-сюда? Ведь, скоро сто человек тут окажется. Впрочем, это уж не такая большая обуза для женских рук в сравнении с грядущими народно-освободительными катаклизмами, поджидающими Гондурас. И не мои это заботы - командиров без того хватало.
Наруже - без навеса - воздух потихоньку начал перемешаться и даже немного посвежело. Аэродром примолк. Темнота расползлась, разжигая свет фонарей - желтоватые, тусклые пятна на земле.
- Фрол, приглядите с Жекой, чтобы комплект на руках был. Ну, автоматы без пеналов и шомполов не брали чтобы. По четыре магазина каждому. Никаких штык-ножей. И скажи доку... Попроси дока составить ведомость. Пусть фамилию туда, или чего там у них, занесет. Номер Калаша и подпись. Он любит бумажки.
- Хорошо. Скажу.
- Кстати, спроси, подсумки им в Манагуа выдали?
- Да. Подсумки они получили в Манагуа. Уже спрашивал их.
- Вот и гут. Я пока один цинк вскрою - для часовых. Спроси доктора, что он с охранением надумал? Сколько смен будет? Чего там, разводящий, начкар, бодрствуюшая, отдыхающая?... Стоп. Не спрашивай ничего. Пусть сам рожает.
- Кого рожает?
- Пусть сам в войну играется. Бля, достали. Нет бы в дом занести это добро и - на замок. Возись тут!
- Ты не прав.
- Знаю.
Доселе здравствующий вечер плавно и неизбежно перетекал в ночь. Железяки с крыльями больше не грохотали физико-химическими процессами обращения свежего воздуха в керосиновую гарь и копоть. Видать, угомонились.
Долгожданный и желанный, легкий ветерок скрашивал пережаренное бытие иллюзией несуществующей прохлады. Что-то ворчало и постанывало в желудке, но не раздражало, а лишь видоизменило к лучшему преследующее ощущение голода.
Казалось бы, с чего(?), но мне жутко захотелось выпасть из вялотекущей, засосавшей партизанщины. План самоустранения уже созрел: "Сейчас пойду в свою келью, разыщу пропажу -шариковую ручку и возьму НЗ - пару "спернутых" из гостиницы в Манагуа, чистых листов с вензелями. Потом забьюсь в угол где-нибудь на природе и напишу письмо жене. Пусть хоть глаза треснут, но напишу".
Сказать по правде, письма адресовались не кому-нибудь, а самому себе. Обстоятельства складывались таким образом, что в письмах не оказывалось ни слова правды. Не вы, так посольский перлюстратор замарает-упрячет её. Но ложь спасительна, если разум забрел в очередной тупик безысходности. К тому же, боль от жажды подстегнуть время начала проедать печенку. Это не тоска по дому - не ностальгия. Всего лишь, витающий в воздухе этой злосчастной страны и вдруг оказавшийся где-то здесь, рядом, знакомый запах. Вонь Войны, которая напитала, казалось, всю прошедшую жизнь и стала невыносимой. Я просто не знал, куда от неё деваться.
"Поехал, что ли? Вроде, рано еще".
Но ручка так и не нашлась, и листы остались белыми... чистыми, а время подстегнули неожиданные служебные заботы. И всё из-за того, что доктор усомнился в правильности собственной правильности. А может быть, его обеспокоило хранение ящиков под открытым небом в присутствии часового, который непременно присядет и, конечно же, приляжет. Сон на посту обнаружит смена караула, и доктору придется принимать меры дисциплинарного характера. А рано еще чего-нибудь предпринимать. Вдруг, разбегутся? Лови их потом.
Хотя, вполне возможно, что доктор не усомнился и не обеспокоился, а лишь покинул на какое-то время дебри революционных идей, наваленных в пресловутые блокноты, которые прятались всё в том же железном сейфе под кроватью.
В общем, бог знает, что там у него переключилось на ночь глядя, но вооружения и БП было решено незамедлительно переместить под замок в одну из хибар. По этому поводу меня и сбил на взлете Фрол, ввалившись в келью.
- Стучаться надо.
- Извини.
Ручка уже почти было нашлась под прибитым к полу гробом с полками - неким подобием рундука. Внизу былo пыльно, темно и ни хрена невидно. Я встал с карачек, поскольку Фрол извергал явное стремление и решительность куда-то бежать и что-то делать. Но в хибаре особо не побегаешь и решительность здесь ни к чему.
- Когда ж фонари привезут? Что стряслось?
- А?... Не понял. Ладно. Доктор срочно зовет. Насчет ящики на улице.
- Не поздновато? - Красная пыль никак не хотела стряхиваться с рук. "Сколько ж её там?"
- Не знаю. Он сейчас сказал надо. Вот так. Караул не будем. - Этих вооружили?
- Вооружили еще нет. Доктор тебя зовет. Он там - в столовой - их записывает.
- Кого?
- Он записывает личный состав, который на руки выдавать надо оружие.
- Ну, пойдем, коль зовет.
Благодаря единственной, скудно освещавшей келью лампе, темнота на улице не рухнула на голову, а облобызала. К тому же, что-то светилось в столовой. Так что, не заблудимся. Да и с другой стороны - у ворот - света хватало. Луна пока не объявилась, от чего звезды разгорелись без стеснения. Хотя, чего или кого им было стесняться? Ведь, под ними царствовал завсегдашний бедлам: немногочисленная когорта больших дядей-хроников вынашивала планы как хоть что-то отнять или, на худой конец, поделить на Земле. А маленькие дяди, в массовом порядке, охотились друг на друга во имя перехода количественного "отнятого" в качественное "поделенное". Кто тут прав? Кто виноват?... Маразм, одним словом.
Ну, а мы с Фролом пока приближались к столовой, и уже был виден доктор. Он восседал за громадой стола, по середине, склонившись над блокнотом. Как раз туда сыпала печальные канделы лампа из-под крыши. Вторая лампа, справа, освещала бабулек на конной тяге, уже прибравшихся и норовящих отвалить в свои аэродромные пенаты.
По мере приближения, все отчетливее виднелся ряд ящиков на земле. Возле них сбились в кучку бойцы. Там же копошился Жека, потом громко хлопнул крышкой одного из ящиков и метнулся к свету - к столу. В его руке оказался Калаш, который затем лег в строй аккуратно разложенных "машин". По соседству с ними - с правого фланга - на стол грудой свалили ярко-оранжевые магазины. "Аж светятся. Изолента нужна будет позарез".
Жека заметил нас, подошел и затараторил с Фролом. Фрол остановился, а я пошел дальше, чтобы усесться рядом с доктором и уже тогда постичь глубину очередной порции мыслей, выдаваемых на гора неутомимым революционером.
Вообще-то, доктору присвоили звание революционера с очень большим натягом. Конечно же, исходя из моих индивидуальных, тогдашних представлений о данном хобби. Революционеру следовало бы вести идеологическую войну с антинародными управителями. И путь виделся таковым: группа единомышленников-бессребрянников, источники финансирования, листовки-газеты, возмущенный пролетариат в обнимку с беднейшим крестьянством, стачки-забастовки, крылатые речи-призывы в светлое завтра, потом тюрьма-каторга и - по новой.
А этот... революционер, в восемнадцать лет отроду, где-то пуд тротила спер и, средь бела дня, полицейское управление - в космос. Народу, ни в чем не повинного, столько полегло, что работягам с пейзанами следовало бы возмущаться совсем по другому поводу. Дальше - больше. Не тот какой-то путь получился. И неохота мне было с ним плечом к плечу - на тропу. Но, что поделаешь?... Пришлось.
- Я хотел бы попросить комрада Иштвана организовать хранение ящиков в одном из домов. Это необходимо сделать сразу после получения комрадами оружия. Комрады устали после длительного следования сюда и не смогут этой ночью нести охрану. Завтра, после отдыха, они будут в полной боевой готовности. Для переноски ящиков сегодня ночью у них должно хватить сил. Мы поможем.
- Доктор Хосе абсолютно прав, - я вздохнул. Вроде, уже не воняло. - Мы поможем комрадам перенести ящики в дом. В какой из них вы считаете необходимым сложить ящики?
- Комрад Иштван понял меня правильно. Сложите ящики в пустой дом рядом с моим домом. Там есть возможность закрыть дверь. Замок у меня есть.
- Roger, доктор Хосе, - и я мельком заглянул в его блокнот. Увидел семь строчек в столбик с пустующим местом справа. То ли фамилии, то ли имена, а, может быть, это были партийные псевдонимы.
|